Сон отступает не сразу: несколько секунд, может с минуту я пребываю в сумеречной зоне. Хотел было сформулировать, между чем и чем. Ну там, между сном и бодрствованием, тьмой и светом, небом и землей, все в таком роде. Но теперь понимаю: уточнять что-либо – от лукавого. Сумеречная зона – в любом случае место «между». И сегодняшнее утро – момент, с которого мое пребывание в этом «между» можно считать официально начавшимся.
Вчера вечером решилась моя судьба. Пафосно звучит, я понимаю, но как еще скажешь? «Вчера вечером любимая женщина согласилась разделить со мной жизнь?» Тоже пафосно, даже хуже как-то. И что особенно обидно – не просто пафосно, а еще и не совсем верно. Потому что не описывает всей, хм, сложности ситуации. В которой и женщина на совсем обычная, и жизнь не совсем жизнь. Только одно верно, неизменно и совсем не сложно. Слово ЛЮБИМАЯ. Это – бесспорно. Женщина, которая дремлет рядом со мной в кровати, – моя любимая.
Некоторое время я лежу в постели, не открывая глаз, и лениво прислушиваюсь к городу за окном. Я помню, как просыпался после другой судьбоносной ночи, первой ночи, которую мы с Мариной провели вместе. Я тогда удивлялся тому, как холодна, несмотря на уют смятых простынь, ее кожа. Слушал шум московских улиц, смотрел в незнакомый потолок Марининой квартиры на Покровке и все не понимал, на каком я свете, и правда ли то, что между нами произошло. Или, может, мне все приснилось.
Сейчас все похоже – и все по-другому. Звуки за окном отличаются: Лондон – не Москва, да и районы совсем разные. Одно дело шумная Покровка, другое – тихий и снобский Холланд-Парк. Обстановка тоже другая: интерьер у Марины, правда, и в России и в Англии выдержан в белых тонах, но тут все как-то строже и помпезнее. Не так уютно. Может, потому, что она бывает здесь не часто. А может быть, московская квартира по определению кажется мне уютной, ведь мы провели с ней там много счастливых часов, и все стало… родным и правильным. МОИМ.
Тогда Марина проснулась раньше меня. Открыв глаза, я встретил ее пытливый, настороженный взгляд: в необыкновенных вишневых глазах плескалось столько вопросов, и прикосновение хрупких холодных рук было таким осторожным, словно она боялась меня спугнуть. Она-то, в отличие от меня, понимала, как странно то, что между нами происходит. И она волновалась, конечно – пыталась понять, не ошиблись ли мы. Готовила себя к разным реакциям с моей стороны… Короче, она не спала. Сегодня не так. Сегодня она – живая иллюстрация классики: «на заре ты ее не буди, на заре она сладко так спит». Вытянулась рядом со мной во весь свой крошечный рост, уткнулась лицом в подушку, и держит меня за руку. Даже во сне. Ей тоже спокойнее, от того что в нашей жизни появилась какая-то уверенность. Но совсем расслабиться она, конечно, не может.
Но главное, что отличает сегодняшнее летнее утро от того ноябрьского – мое состояние. Тогда я переживал случившееся со мной чудо, но был не уверен в будущем. Откуда мне было знать, что меня ждет? Я не знал, любит ли она меня, или я ей «просто нравлюсь». Я даже не знал, люблю ли я ее, по-настоящему. Я понятия не имел, кто она такая на самом деле. И уж точно не имел ни малейшего представления о том, как все у нас и вокруг нас сложно устроено.
Теперь не так. Теперь я знаю все, и готов ко всему. Я немножко мудрее, и гораздо печальнее. Я люблю с открытыми глазами. И это придает мне сил, которые, честно говоря, понадобятся для того, чтобы справиться с нашим счастливым будущим.
Определенно, есть плюсы в том, чтобы взглянуть на свою жизнь и сказать: я точно знаю, как все запутано. Проще не становится, но ты хотя бы видишь всю картину в целом. Можно даже улыбнуться сюрреализму ситуации.
Вот он я, Владимир Потоцкий, более известный миру (ну ладно, не миру, а узкому кругу своих друзей) под пижонским прозвищем Влад. Мне двадцать семь лет. Я работаю арт-директором мужского модного журнала Alfa Male. Это крутой журнал, лучший на рынке в своей нише. Работать в нем приятно, и было приятно всегда. Ровно год назад, впрочем, я так не думал. Моего уважаемого главреда, веселого пьяницу Михалыча, наше лондонское начальство внезапно уволило, и нам спустили сверху гламурную суку по имени Марина Леонова. Красивую, как богиня, и противную, как… ну как «плохая» героиня в каком-нибудь сериале. Сначала я хотел уволиться, чтобы только не находиться с ней в одной комнате. Потом влюбился так, что не могу без нее дышать. И мне повезло: она ответила мне взаимностью. Впустила меня в свою жизнь. Ура. Всем хорошо. Все счастливы.
Если так излагать, ситуация не то что простая, а прямо-таки банальная.
Но только вот простого во всем этом на поверку не оказалось… вообще. Никогда я не был фанатом романа «Мастер и Маргарита», он мне кажется слишком пафосным. Но чего у завязавшего морфиниста Булгакова не отнять, так вот того особого взгляда на реальность, когда за внешним слоем вдруг раскрывается Иное. Вроде люди болтают на пыльном московском бульваре – а один из них, оказывается, Дьявол. Идет себе трамвай – а Аннушка уже пролила подсолнечное масло. Шел трамвай десятый номер, на площадке кто-то помер… Коты разговаривают, и превращаются в грустных пажей. И зарево заката над домом Пашкова скрывает толпу сверхъестественных существ, которые сидят на крыше, смотрят на город и ждут ночи. Вот это ощущение, что до потустороннего рукой подать, стоит только расслабиться на минутку, и оно уже напрыгнуло… Это мне у Булгакова всегда нравилось. Только я искренне полагал все-таки, что он писатель и просто некоторую метафору написал. О многослойности жизни, типа.
