ЧАСТЬ первая. Мысли Незримого
ГЛАВА 1. Я слышу тебя
Я чувствую запах зимы, а на улице лето, вот только небо затянуто серыми рыхлыми тучами, какие бывают осенью, но при этом чувствуется приближение весны, которая давно уже осталась позади. В этом весь я: мне зачастую не хватает чувства меры, хочется всего и сразу. Может, будь я человеком, это и было бы плохо, но для меня впадать в крайности есть ничто иное, как склеивать из осколков нечто большее, чем они были до того, как разбились. Правда, для этого надо что-то разбить, или хотя бы найти разбитое. Но я не люблю искать, и тут в бой вступают противоречия, живущие во мне: постоянно находиться в поиске чего-то и оставаться подолгу на одном месте для меня одинаково ненавистные занятия, и тем не менее, середину я не приемлю.
Я побывал в стольких… жизнях, что кажется, до сих пор нахожусь в нескольких местах одновременно. Никогда не останавливался, потерял собственный дом, поселился в ночи…
Моё дыхание — иней на оконном стекле. Это мои ледяные узоры, видят люди.
Мой голос — шелест листвы, песнь дождя и треск костра. Это моё пение, что вдохновляет многих.
Мои глаза — зеркальное отражение, ночное небо, бездна и жар огня. Они черны, но отражают чувства людей, в них смотрящих. Это мой взгляд иногда ощущают на себе люди, как нечто зовущее, тянущее, щемящее сердце.
Распахнулось окно, и в моё пристанище ворвался ветер. Он разметал по сторонам пыль, толстым слоем покрывающую пол чердака заброшенной, старой часовни, в которой я думал немного пожить. Ну что же, я вновь стану свидетелем чей-то истории.
Часовня осталась позади. Я нёсся над лесом, который расчерчивали узкие полосы асфальта, а сам я растворился в ветре.
Слышу чей-то голос:
«Пожалуйста… кто-нибудь… Меня ведь слышит хоть кто-то, верю, что слышит. Так пожалуйста, дай ответ, что мне делать?»
Это девушка. Нет, скорее девочка. Сколько ей, четырнадцать, пятнадцать? Слёзы текут по её щекам, и от них намокла подушка.
Сейчас ночь, моросит дождь, почему она не спит, зачем взывает о помощи?
Передо мной здание, высокое, в котором то тут, то там, горят оранжевым светом окна. А мне туда, где зияющее темнотой окно приоткрыто и ведёт в комнату той, голос которой я услышал…
ГЛАВА 2. К рассвету
Я оказался прав, ей всего четырнадцать лет. Лежит, накрытая с головой одеялом, только макушка видна. У неё тёмные короткие волосы. И мне не нужно видеть её лицо и спрашивать имя, чтобы сказать, что девочку зовут Надей, и у неё тёмно-голубые, слегка прищуренные глаза.
У кровати на столике лежат очки и стоят рамки с фотографиями. Их тут много, и темнота не помешает мне рассмотреть изображения. Вот она улыбается, а рядом её младший брат, отец и мать. Вот другая фотография, на которой запечатлён дом у озера, высокие деревья в зелёной листве и качели, на которой сидит маленькая Надя. Её брат на трёхколёсном велосипеде. Вся семья за праздничном столом. Мама с букетом сухих листьев.
Рядом с фотографиями лежит толстая тетрадь. Я перелистнул несколько страниц. Надя сочиняла сказки… Улыбаюсь, читая строки о лесе и древнем волшебстве.
Надя перестала плакать, она замерла, будто чувствуя моё присутствие. А может быть, ей просто хотелось верить, что она сейчас не одна. Надя прислушивалась, долгое время не решалась осмотреться, но вот она привстала, взглядом заплаканных глаз обвела комнату, но, конечно, меня не увидела.
Я перелистнул станицу, и девочка вздрогнула, ей показалось, что её тетрадь шевельнулась. Показалось…
Здесь были не только сказки. Она вела дневник.
«… теперь я одна, брата не стало. Врачи говорили, что Слава может вылечиться, но они ошиблись. Почему, ну почему у пятилетнего ребёнка было больное сердце?!»
Перелистываю несколько страниц.
«Папа ушёл от нас, он даже не попрощался со мной. Скандал, что был накануне вечером, я запомню на всю жизнь. Мама плакала, а он говорил ей, что это она виновата в смерти Славы, потому что когда была возможность, отказалась от операции и ждала, пока Слава подрастёт и окрепнет».
«… мама даже похудела от переживаний, и я не могу сказать ей, как мне плохо. Не хочу делать ещё хуже. Очень скучаю по Славе, злюсь на папу, себя ненавижу за беспомощность».
Число сегодняшнего дня:
«… маме нехорошо стало, её забрала скорая. Сказали, что она сама себя довела. Но я и так это знала, мама не ела несколько дней, и вот утром она просто не смогла подняться с постели».
Надя всхлипнула, села, обняла себя за колени и замерла. Я видел, что ей страшно. С её мамой всё будет в порядке, я просто знаю это. А вот девочке тяжело, после всего пережитого, после четырёх месяцев кошмара остаться одной дома, наедине со всем этим… Она не заснёт, так и будет сидеть до утра и думать, думать, думать о плохом. Нехорошо, так нельзя.
— Пожалуйста, кто-нибудь… — прошептала она, сама не совсем понимая, о чём хочет попросить.
Я прошёлся по узкой и длинной комнате. Шкаф, стол, старое кресло, ковёр цвета жухлой травы, кровать. Темно, тихо, до утра далеко. А ей страшно.
Включи свет и пиши новую сказку, отвлекись, не думай о бедах хотя бы до утра.
Надя села за стол, включила настольную лампу, взяла ручку.
