Оборотень, что контролировать не может свой дар? Колдун, умеющий оборачиваться в зверей? Проклятый человек, который разгневал чем-то мага или ведьму и вынужден теперь бродить в виде зверя?
Арюшку пугал любой из этих вариантов.
Смешно, а ведь её саму побаиваются некоторые люди. Но видели бы они медведя, разговаривающего человеческим голосом!
– Впусти, – выдохнул он снова за дверью протяжно и гулко.
– А вдруг разорвёшь меня? – всё же решилась Аря ответить, и…
Она могла бы поклясться, что слышала снисходительный, колкий смешок! А за ним последовал и ответ зверя:
– Не убивают тех, чья помощь нужна.
– О помощи меня просишь? – подошла она ближе к двери, стараясь не обращать внимания на скулящего пса. – Но о какой?
– Открой, – на этот раз прозвучало устало и в дверь гулко ударило: медведь тяжело прислонился к ней боком. – Открой. По… – будто что-то мешало ему договорить. – По… Пожалуйста, – закончил он через силу.
И Арюшка дрожащими руками сняла засов.
Как ни как, а хотел бы навредить, сделал бы. Вряд ли, будь то оборотень (а говорят ли они вот так?) или колдун, выломать дверь ему не составило бы тру…
Мысль её прервалась сразу же, как взгляду открылся зверь во всех своей ужасающей красе.
Из темноты двора в темноту прихожей ввалилось ещё более тёмное существо, намного больше обычного медведя, с припорошенной снегом чёрной шкурой, заполнивший собой всё пространство, заставив всех прижаться к стене.
Пёс Арюшки на фоне его казался маленьким и худым щенком. Сама Аря и вовсе выглядела рыжим хрупким прутиком. Ей, маленькой, и пёс то казался огромным, встанет на задние лапы и она не дотянется до его головы. А тут…
Но больше всего, как ни странно, напугало её не это, а три стрелы, что торчали из плотной медвежьей шкуры у него на боку. А также лужица крови, что тут же расползлась на дощатом полу и выглядела чёрной.
Однако мрак Арюшка прогонять умела.
Чиркнуло огниво, и зажжён был фитилёк лампы.
И неровный, тусклый свет теперь отражался и в крови, и блестел в хлопьях снега, принесённых с улицы, и мерцал в оранжевых глазах зверя.
Внимательных таких глазах, даже будто бы придирчивых.
– Ну же… – прохрипел он. – Помогай мне.
Прозвучало это, как упрёк, и отчего-то почти сразу же от Арюшки отступил страх.
Спуску такому, кем бы он ни был, давать нельзя! Подумала она и упёрла руки в бока, стараясь выглядеть увереннее.
– Положено говорить – «пожалуйста».
Медведь вновь издал звук, похожий на усмешку и чуть приподнялся с пола.
– Ты и говори.
– Мне-то чего? – отозвалась она спустя какое-то время, пытаясь совладать с голосом.
– А того, что просить должна, чтобы не гневался я да не… – договорить он не смог.
Зверь снова упал на пол, тяжело дыша и прикрывая веки.
– А сам ведь сказал, будто не тронешь… – прошептала Арюшка, но укора в её словах не послышалось.
Она ненадолго скрылась за дверью в комнату и вышла уже с тяжёлым тёплым пледом, чистой тканью для перевязки, ножичком и ковшом с водой.
– Я никогда не вынимала стрелы. Но раны лечить умею. И останавливать кровь. Ты только, – с опаской присела она рядом, – потерпи. Хорошо?
– Угу, – скорее выдохнул, чем ответил медведь и Арюшка, прогнав пса с котом, который всё норовил запрыгнуть незваному гостю на спину, принялась за дело.
Она промыла раны, осмотрела их и, придя к выводу, что лишь одна стрела вонзилась в зверя достаточно глубоко, чтобы представлять опасность, решила удалить сначала две другие.
Прикасаться к горячей жёсткой шкуре было страшно и странно. Она впервые видела такое существо, да ещё настолько близко! Понимала, почему-то, что это человек, но воспринимала и боялась его, как чудовище.
Однако сочувствие, от которого болезненно сжималось сердце, не позволяло Аре и подумать даже, чтобы причинить ему вред или просто сбежать.
А бежать было куда. Пусть и сугробы, пусть мороз и ночь, а до деревушки дойти смогла бы! Не откажут ей люди, впустили бы, спрятали. Да ещё, поди, с факелами на зверя пошли!
Одну стрелу она вынула легко, прижала место ранения тканью и держала до тех пор, пока не остановилась кровь.
Медведь и виду не подал, что больно ему было.
Со второй стрелой возникли сложности, она вошла ему в кость. И когда Арюшка схватилась за неё двумя руками и потянула, зверь напрягся и застонал.
– Тише, пожалуйста, – зашептала она, сдувая со лба яркую, будто полыхающую прядь волос. – Ты ведь только хуже делаешь, лежи смирно!
– Не... ука-зывай мне, – сбивчиво прохрипел он, но расслабился и замер.
Стрела поддалась, едва не надломившись, и Арюшке пришлось с беспокойством рассмотреть её наконечник, чтобы убедиться, не остался ли он в кости медведя. После чего она безрезультатно пыталась остановить ему кровь, и в итоге нагрела на огне кончик ножа, чтобы прижечь рану.
– Кровь не останавливается... Пожалуйста, потерпи.
Проводить такие манипуляции оказалось куда страшнее, чем просто впустить зверя в дом. Лапа дёрнется и зашибёт насмерть, сам не заметит!
Но зверь крепко сомкнул челюсти и отвернулся от неё, позволяя сделать то, что нужно.
С третьей стрелой всё оказалось ещё сложнее. И опаснее. Правда, теперь для самого зверя.
Он заревел так, что даже бесстрашный Арюшкин пёс заскулил и прижался к полу, а у неё самой заложило уши.
