Виталий осторожно прикрыл дверь и, затаив дыхание, замер в прихожей. Подходя к калитке, он уже старался не спешить, идти как можно медленнее и дышать как можно ровнее. Сейчас это очень пригодилось – воздух в лёгких задержать удалось без труда, и не было в ушах звона, мешающего слушать. Хотя слушать, к счастью, было нечего – из спальни доносилась лишь тишина; живая тишина, сонная и тёплая, пахнущая лаской и добротой. И это было хорошо. Всегда хорошо, когда дома тебя встречает пахнущая лаской и добротой любимая тишина. И так жалко и обидно бывает её случайно разбудить.
Виталий шагнул на дорожку и медленно, стараясь не зацепиться за вешалку большим и неудобным пакетом, двинулся к двери в подвал. Пакет хоть и не был таким уж тяжёлым, оказался самым настоящим предателем: похрустывал, норовил запутаться в ногах и вообще вёл себя хуже дежурного по цеху, не дающего толком посидеть в курилке.
Перед самой дверью Виталий замер, и пакет мгновенно совершил какое-то невразумительное движение возле правой ноги. Словно ненагулявшаяся собака, которую ленивый хозяин раньше времени притащил домой. Виталий протянул руку, толкнул шероховатую поверхность двери и внутренне напрягся, ожидая услышать противный скрип. Но скрипа не было – ещё позавчера Виталий тщательно смазал петли.
Виталий перешагнул порог, как-то ухитрился извернуться с этим дурацким пакетом, плотно прикрыл дверь и только потом нашарил на стене выключатель. Желтоватый свет залил уходящую в слаборазбавленную тьму вереницу ступенек и аккуратно оклеенные светло-коричневыми тиснёными обоями стены узкой предподвальной щели. Виталий наконец-то глубоко вздохнул несколько раз подряд; с облегчением вздохнул. И сразу же захотелось курить. Он похлопал себя по ляжкам, нашуршал в правом кармане брюк полуживую тощенькую пачку и каменистый квадратик зажигалки, и окончательно успокоился. Он даже не отреагировал на подловатый скрип ступенек лестницы, которые уж точно ничем не смажешь. Говорят, то ли клинья какие-то вбить в щели надо, то ли ещё что-то, не вспомнить уже сейчас, что там Ромка говорил…
Ромка…
Виталий неловко повернулся, нашаривая нижний уже – подвальный – выключатель, и пакет мгновенно вцепился в поломанную велосипедную раму, радостно треснул по диагонали и, облегчённо шурша, выблевал на цементный пол всё своё содержимое.
– Скотина, – устало аттестовал его Виталий, совершенно без злобы или раздражения в голосе.
Пакет, собственно, и не возражал, всем видом своим показывая, что теперь ему уже в высшей степени наплевать, кто там его кем считает.
Виталий вытянул руку, повертел зачем-то перед собой лопнувшим пакетом и, не стараясь уже вести себя тихо, скомкал его и опустил синюшный снежок в мусорное ведро. Тот напоследок что-то прошептал, прощаясь, и навеки затих. А Виталий присел на корточки, обхватил руками потерянный пакетом ворох, осторожно поднял его и положил на большой и, по счастью, не занятый стол. И там уже принялся разбирать и раскладывать: чёрный рабочий комбинезон, который пора уже в стирку и который, собственно, для этого домой и принесён; ещё один комбинезон – тёмно-серый, аккуратно подогнанный по фигуре, с несколькими дополнительно нашитыми и сейчас уже пустовавшими карманами; свалившуюся с правого рукава этого комбинезона чёрную повязку с двумя широкими белыми полосами; тёмно-серый же аккуратный берет с нашивкой на левой стороне – тот же чёрный прямоугольник с двумя белыми полосами… впрочем, некоторые почему-то считали, что это белая ткань с тремя узенькими чёрными полосками. «Глупость какая», – подумал Виталий, аккуратно разворачивая позвякивающий свёрток грубого брезента. Две широкие белые полосы, именно так – две белые. Символ равенства, призванный показать всем и каждому, что все равны между собой, что все – люди. Вот именно – люди. Настоящие люди. Потому что ненастоящих людей не бывает, ненастоящий человек – это уже не человек, это уже непонятно что; что-то такое, что можно унизить, прогнать, заставить работать на «настоящих» людей, лишить прав и свободы, ударить, запереть, убить…
Виталий вдруг почувствовал, как сильно заныли сведённые в злобный кулак пальцы правой руки, просунутые в немного тесноватые кольца кастета. Он поморгал, ослабил хватку и снял набычившийся безжалостными буграми кусок стали. Кастет упал на стол, звякнул о лезвие широкого ножа и почти бесшумно съехал по нему на брезентовую постель. Виталий чуть пригнулся, нащупал под столом висевший на гвозде ключ, отпер правый ящик стола и упрятал туда и нож, и кастет. Перед тем, как запереть ящик, он несколько очень и очень долгих секунд разглядывал тускло поблёскивающий воронёной сталью ствол «ТР-43» и коробочку патронов к нему. Верхней крышки у коробочки не было, и желтоватые нарывчики патронных головок, казалось, в любую секунду готовы были прорваться гноем смерти. Хотя – куда им прорываться, без пистолета-то?! Эти не опасны, опасны те, которых тут уже нет, от которых остались лишь чёрные пустоты крошечных колодцев; те, что сейчас плотно прижаты пружиной в обойме пистолета и только и ждут, чтобы…
