Однажды энергичными студентами была найдена квартира для проведения праздника Первого Мая. Хозяйкой квартиры оказалась одна весёлая женщина, жена матроса речного флота – вечно пьяного мужика. В один из весенних дней мужик врезал поутру поллитровкой по нутру, увидел на реке баржу, а на ней широкая корма… шевелится. Запрыгнул мужик на неё, да и пропал… там. Неделя – нет, другая – нет, мужика нет, писем нет, а тут праздник на носу. Вот хозяйка и поддалась на уговоры молодых соблазнителей, у которых
«Вонзались клыки, как стальные клинки,
В редко встречавшиеся шашлыки».
Сначала, как всегда, тосты, речи, звон рюмок, потом – стаканов. Короткие шутки, хохот и, наконец, нарастающий непрерывный гул.
Проходит время энергичных возлияний. И вот уже одному НАДО…, а он не может встать. Двое друзей помогают болезному весельчаку. Тот, приняв неустойчивое положение, устремляется в шкаф… с верхней одеждой.
– Парас… тите, р… решите. Разре… шите.
Шкаф трясётся.
– Чего уперся! Дай пр… р… йти! Нарядились тут. Лето вокруг, а вы в шубах. Во, народ! Да откуда вас столько?
Из шкафа раздаются глухие удары. Это весельчак уперся в заднюю стенку и стучит в неё головой. Друзья извлекают его из объятий зимней одежды.
– Ты чего в шкаф лезешь, дурень? – и выводят к туалету.
Там он долго, что-то, где-то безуспешно ищет. Но штаны сдвинулись по фазе на девяносто градусов, и он вместо известной прорези сосредоточенно шевыряется в широком кармане. Там пусто.
– Нету. Пропал гад. Вечно попадает куда-нибудь не туда, – бормочет весельчак, – а чем же теперь в туалет ходить?
Один из сопровождающих пытается помочь весельчаку. Не получилось. Пусто. Тогда он дает команду второму:
– Иди на кухню, тащи огурец.
Второй выбежал и через полминуты явился с большим зелёным огурцом.
– Во, какой! В пупырышках!
Они вручают огурец в руки весельчаку, и через несколько секунд блаженная улыбка распространяется по лицу страдальца.
– Готов? – спросил сопровождающий, – а теперь на воздух, проветриваться.
И повел его к выходной двери.
– Тут опять шкаф, – бормочет весельчак, – вон, смотри, тельняшка висит… а в ней мужик.
Действительно, в дверях стоял усатый мужик в тельняшке в состоянии высшей степени кондиции.
– Вам кого, мужики? – произносит сосредоточенно трезвеющий весельчак.
– Я не мужики. Я мужик, понял, очкарик?
– Понял. А чего вам… всем надо?
– Мне бабу мою.
– Тебе бы… ба… бу? – попытался уяснить очкарик.
– Да.
– Ба… бу… бы? – снова уточнил очкарик.
– Это квартира два? – усомнился усатый.
– Два, – ответил очкарик, – а может, три или четыре.
– Ты чё делаешь тут? – вдруг осенило догадкой усатого, – я тея щас раздавлю, как клопа! А… а! Тут ещё двое… Ну, очкарики, держись!
За столом услышали какой-то шум в прихожей, возню. В комнату влетели разбитые очки и лоскут тельняшки, раздался глухой удар на улице: прыг, бряк, брык, кряк, как будто кто-то выронил мешок с отрубями, и в комнату вошёл один из сопровождавших с фингалом под глазом.
– Ничего, не волнуйтесь. Тут какой-то мужик в тельняшке пытался прорваться, мы его в окно выкинули. Этаж-то первый.
– В тельняшке? – испуганно спросила хозяйка.
– Да… был.
– С усами?
– Когда влетел, был с усами. Когда вылетал – не знаю.
– Господи! Так это ж мой му… у… ж!
И хозяйка пулей вылетела на улицу.
Публика медленно трезвела.
Лето. Вдоль по улице, постукивая колёсами, шёл трамвай. На остановке в него влез пьяненький мужик при галстуке и стал исполнять танец Лумба-Мумба с приплясом, продвигаясь в сторону водительской будки.
– Пра… стите, прас… ити. А ты не гуди!!! Пароход гудел, гудел, его и привати… изировы… вали… на запчасти.
Трамвай тронулся, мужик затанцевал в обратную сторону – задом. Со стороны видно было, как профессионально он выделывал кренделя этого витиеватого танца. Наконец, профессионал наступил одной ногой на другую, плюхнулся задом на ребристую поверхность пола и крякнул.
– Ой! как ему больно, – жалостливо простонала сердобольная тетя.
– Ничего. У него задница чугунная, – успокоил её усатый гражданин.
Трамвай шёл, мужик трудно вставал. Вот он встал и снова затанцевал. Впереди светофор. Красный. Трамвай резко тормознул. Мужик пролетел три метра вперёд и смачно долбанул эфиралганом металлическую стенку водительской будки.
– Ии… э… эх! – раздался выдох коллективного соболезнования в трамвае. Мужик обернулся – эфиралган, как у пса.
Трамвай дёрнулся и пошёл. Мужик завис в пространстве, потом принял устойчивое положение на карачках и стал медленно распрямляться, принимая менее устойчивое. Трамвай повернул направо. Мужика понесло в левый ряд и усадило на колени молодой, лет семнадцати, девушке. Её проворная бабушка, сидящая рядом, сладострастно вонзила шпильку мужику в то место, которым он уселся.
– У …у…у! – взвыл мужик и взмыл в воздух, хватаясь за мягкое место. В это время трамвай вошёл в левый поворот, и мужика понесло в правый ряд в объятья здоровенного дядилы. Дядила принял мужика, как волейбольный мячик, и мужик вылетел по инерции в окно.
