Давным-давно, во времена такие древние, что уже и не упомнить, жил в Ашкелоне человек по имени Гиллель. Славился он не только мудростью, но и долготерпением. Начнет, бывало, жена его, Равула, скандалить, а он только головой кивает, – мол, права ты, Равула, твоя правда.
– Твердый мужчина – как железный прут, – говорил он в таких случаях сам себе. – Сломать его невозможно, вот Равула меня и пилит…
Словом, золото человек был, – ни разу в жизни ни с кем не поругался!
И вот однажды два его соседа, Аарон и Елисей, заспорили, – можно ли рассердить Гиллеля?
– Если я его рассержу, ты дашь мне четыреста зуз, – сказал Аарон.
– А если я его рассержу, – ты дашь мне четыреста зуз, – сказал Елисей.
Ударили по рукам, и пошли к дому Гиллеля. А была пятница, и Гиллель как раз в это время только в ванну залез, чтобы к субботе помыться. Сел он в ванну, а тут крик с улицы:
– Гиллель! Гиллель!
Оделся Гиллель, вышел на улицу:
– Что угодно тебе, сын мой?
– Хочу задать тебе один вопрос, – говорит Аарон. – Отчего у вавилонян головы неправильной формы?
– Потому что у вавилонян нет хороших повивальных бабок, – отвечает Гиллель с улыбкой.
Ушел Аарон несолоно хлебавши. Гиллель опять в ванну залез. Только мыться начал, – опять кричат:
– Гиллель! Гиллель!
Это Елисей к нему пришел. Оделся Гиллель, вышел на улицу:
– Что угодно тебе, сын мой?
– Хочу задать тебе один вопрос, – говорит Елисей. – Отчего у тармудян глаза больные?
– Оттого, что они в песчаной пустыне живут, – отвечает Гиллель с улыбкой.
Ушел Елисей несолоно хлебавши. А Гиллель опять в ванну залез. Только мыться начал, – опять крики:
– Гиллель! Гиллель!
Оделся Гиллель, вышел на улицу, смотрит, – там Аарон с Елисеем дерутся.
– Почему вы деретесь? – спрашивает Гиллель.
– Мы деремся из-за тебя, – кричат Аарон с Елисеем, продолжая мутузить друг друга. – Мы поспорили, что сможем тебя рассердить. Скажи, на кого из нас ты рассердился?
Подумал Гиллель, и сказал:
– Давайте я с вами по одному поговорю.
Отвел в сторонку Аарона, и спрашивает:
– А на что ты поспорил с Елисеем?
– На четыреста зуз.
– Хорошо, – говорит Гиллель. – Я скажу Елисею, что ты меня рассердил, и он даст тебе четыреста зуз. Но за это ты дашь мне сейчас двести зуз.
Согласился Аарон, – все же какая-никакая, а прибыль получится, – и тихонько сунул Гиллелю двести зуз.
Потом Гиллель отвел в сторонку Елисея, и спрашивает:
– А на что ты поспорил с Аароном?
– На четыреста зуз.
– Хорошо, – говорит Гиллель. – Я скажу Аарону, что ты меня рассердил, и он даст тебе четыреста зуз. Но за это ты дашь мне сейчас двести зуз.
Согласился Елисей, – все же какая-никакая, а прибыль получится, – и тихонько сунул Гиллелю двести зуз.
Гиллель подошел к Аарону, и шепнул ему на ухо:
– Ты меня рассердил!
Потом подошел к Елисею, и шепнул ему на ухо:
– Ты меня рассердил!
И ушел в дом. Залез в ванну, моется, а с улицы крики, шум, – Аарон с Елисеем дерутся.
Но Гиллель к ним выходить уже не стал.
– Пусть, – говорит, – дерутся, раз хотят, я сердиться не буду!
В тот день, когда родился Гиллель, римский прокуратор издал указ, воспрещающий евреям совершать обряд обрезания.
– Мыслимо ли повеление Господа нашего нарушить, а приказание этих нечестивцев исполнить? – сказал себе отец Гиллеля, богобоязненный Агав.
И, не колеблясь нисколько, совершил обрезание новорождённого.
Узнал об этом римский наместник в Ашкелоне. Призвал к себе Агава, и кричит:
– Как дерзнул ты нарушить повеление кесаря и его прокуратора?!
– Я исполнил повеление Бога, – ответил Агав.
– Раз так, я отправлю твою жену Лию и младенца в Ерушалаим, пусть прокуратор решит, как с ними поступить.
И отправил Лию с маленьким Гиллелем в Ерушалаим.
После целого дня пути остановилась мать с ребёнком на ночлег в доме одного знакомого римлянина. У этого римлянина тоже был новорождённый сын, которому отец дал имя Антонин. Мать Антонина была дружна с Лией.
– Почему ты все время плачешь? – спросила она гостью.
– Кесарь запретил делать обрезание, а мы с мужем не послушались, и вот везут меня с ребёнком к прокуратору.
Услышав это, римлянка говорит:
– Возьми с собою к прокуратору моего сына, он не обрезан, а твой Гиллель пусть остаётся у меня до твоего возвращения.
Лия так и поступила, и с подменённым ребёнком отправилась в Ерушалаим.
И вот привели их к прокуратору, а тот увидел, что ребенок необрезанный. Разгневался прокуратор на ашкелонского наместника, и приказал всыпать тому десять плетей. А Лию с младенцем отпустил с миром.
Сначала Гиллель жил очень бедно, – так бедно, что не каждый день мог поесть. И вот как-то приснился ему сон, что ждет его счастье на берегу моря. И на вторую ночь такой сон приснился, и на третью. Пришел Гиллель на берег моря, ходит туда-сюда, счастье ищет.
А на берегу Кривой Гершеле рыбу ловил.
– Ты чего тут ходишь, рыбу распугиваешь? – спросил рыбак Гиллеля.
– Счастье ищу, – ответил Гиллель. – Приснилось мне, что счастье здесь, на берегу…
Решил Кривой Гершеле над бедолагой подшутить.
– Пустая вещь твои сны, – говорит. – Вот мне сегодня приснилось, что нашел я богатый клад в восточной стене твоего дома!
