– А все-таки играть на деньги – скучно-с! Скучно-с! – сказал человек с худым, как будто вытянутым вперед лицом и большими тенями вокруг глаз: – Вы согласны?
Грюбер покосился, потом задержался взглядом на короткой всклокоченной шевелюре и отметил, что фрак сидит мешковато. Странный человек, похожий на суслика-переростка, – Грюбер никогда раньше не видел его в клубе. К тому же так запросто подсел на диван… Да и сигару держит, словно папиросу. Ничего не ответив, Михаил Антонович продолжил смотреть на ближний столик, где играли два секретаря английского посольства, писатель Сорочинский и барон Фогель.
По всему залу с высоким лепным потолком и большой позолоченной люстрой поднимались струйки сигарного дыма, смешиваясь с ароматом турецкого табака дорогих папирос. Звенела посуда, слышались возбужденные голоса игроков, треск распечатываемых колод… за вечер и ночь их уходило не менее двух сотен.
– Третьего дня, – продолжил человек в мешковатом фраке, – играли в одном месте, а ставкой была, не поверите… девушка!
Грюбер поднял бровь, все еще не поворачиваясь.
– Представляете? И не какая-то там гулящая, нет! Чудесная деревенская девчонка, приехавшая в город устраиваться нянькой или служанкой, но попавшая в затруднительные обстоятельства. Ни денег, ни родственников, ни жилья – ничего! Так еще и документы у нее то ли потерялись, то ли были украдены прямо на вокзале.
Грюбер жестом подозвал лакея.
– Кюммеля, – приказал он и только теперь повернулся к непрошеному собеседнику.
– Мы знакомы? – спросил он своим самым холодным тоном, каким говорил с женой.
– Печенькин Лавр Петрович, к вашим услугам!
Грюбер продолжал смотреть на Печенькина немигающим ледяным взглядом.
– Не припоминаю вас, – сказал он наконец и снова отвернулся.
– Так мы и не знакомы, – тихо ответил лохматый, чуть придвигаясь и склоняясь ближе к плечу Михаила Антоновича. – Впрочем, я-то вас видел в одном местечке. На Драчевке-с…
Левое веко Грюбера на миг мелко дрогнуло.
– Как же вас тогда сюда пустили? – осведомился он, не поворачиваясь к собеседнику.
– Ну! – пожал тот плечами. – Оказываю разным господам мелкие услуги-с… Вот, имею теперь некоторое право… Впрочем, все по стеночке, вперед не лезу, рылом не вышел.
Лакей принес рюмку кюммеля и, заученно взяв поднос под мышку, с легким поклоном отошел к дверям карточного зала.
– Зачем? – коротко спросил Грюбер.
– А так я под рукой, – честно ответил Печенькин. – Есть несколько господ, которые, скажу я прямо, пресытились. Вот, ей-богу, пресытились. Иногда хочется им чего-то… А я – под рукой. Зовут – Лавр Петрович, закрути нам что-нибудь этакое… А у меня уж много разных развлечений, да-с… Вот сейчас, например, ищу я четвертого для партеечки в штосс. Ведь рассказывал вам – игра третьего дня шла…
– Да, – сказал Грюбер. – Я понял. Что-то про девчонку. И что в этом такого?
– А в том, что девчонка не просто молоденькая, а, понимаете ли, невинная! Выигравший получал половину банка и девчонку с правом первой ночи.
– А вторая половина банка?
– Две трети мне, а треть девушке – все по-честному.
– Не многовато ли вам? – усмехнулся Грюбер. – Сколько в банке было под конец?
– Пятьсот-с.
Грюбер поджал губы.
– Уж лучше я поеду туда, где вы меня случайно… – Он бросил взгляд на Печенькина. – Именно что случайно видели.
– Э нет, барин, – подмигнул вдруг Лавр Петрович. – И не сравнивайте! Тут товарец штучный. Такой, что пальчики оближешь. А там, на Драчевке, – это… сами знаете, клейма негде ставить. Там девки, может, и есть видные, да только это снаружи. Они уж тертые да штопаные. А у меня – прямо яблочко наливное, с розовыми бочками.
– Неумеха деревенская, – поморщился Грюбер.
– Можно и не из деревни, – горячо зашептал Печенькин, почти прижимаясь к Грюберу. – Есть у меня на примете одна… Из хорошей семьи.
Михаил Антонович брезгливо посторонился.
– Что же, из хорошей семьи-то девичество свое продавать?
– Так там трагедия!
– Трагедия?
– Семья хорошая, отец – театральный чиновник. У него две дочки. То есть было две. Только младшую этим летом в августе нашли утопшей.
– Утонула? – спросил Грюбер, сделавшийся вдруг внимательным.
Печенькин оглянулся, будто опасаясь, что их подслушивают.
– Утопили. Нашли ее возле Проточного, прямо в кустах.
– Проточный? – спросил Грюбер тихо. – Плохое место. Там одному лучше не ходить. Как же она туда попала? Рядом же и Аржановка, и Зиминовка, и «Волчатник»…
– Да-с! Да-с! А вот каким-то чертом она туда попала! Стало быть, местные нищеброды ее снасиловали и утопили, чтобы не сболтнула лишнего и на них не указала. Я так понимаю.
– Местные… – задумчиво произнес Грюбер. – Что же… так оно и должно быть. Так, значит, младшая сестра. А что же старшая?
– Как младшую-то схоронили, старшей житья не стало. Мамаша ейная с ума сошла. Винит во всем старшую дочку, за волосы таскает – мол, не уберегла, сама вместо нее должна была помереть. Младшую любили очень.
– А отец? – спросил Михаил Антонович.
– Отец тоже как бы обезумел. С работы его выгнали за пьянство. Потом пришлось и с квартиры съехать. Так что семья теперь ютится в Палашах, в комнате. Вот старшая сестра и решилась…
