ГЛАВА 1.
— Это твой новый дом, - с необычайной гордостью продекламировала сухонькая старушка в черной рясе.
Я с унынием смотрела на жалкое жилище. Келья представляла собой крохотное помещение, в которое непонятно как втиснули жесткую лежанку. Старое ведро служило столиком, на котором красовалась неизменная книга молитв и история богини Патриции. Огромный деревянный крест красовался на белой, щербатой стене, прямо над лежанкой. Над потолком зияло скромное оконце, которое наверняка пропускало ледяной ветер в длинные зимние ночи. Здесь пахло сыростью, безнадежностью и унынием.
Я кивнула так благодарно, как только могла. Об этом монастыре ходили легенды. Нравы здесь строгие, а наказания суровые. Значит, злить матушку настоятельницу не следует. Монастырь святой Патриции славился своей аскетичностью и тишиной. Каждая новая монахиня должна принести обет молчания на месяц, полгода или год, в зависимости от тяжести грехов на её душе. Мне лишь предстояло это испытание. Сначала необходимо было освоиться. В это время я буду жить не в главном корпусе монастыря, а в пристройке вместе с другими новенькими. До тех пор, пока не пройду испытание в виде безостановочных молитв, самобичевания и молчания. Затем последует церемония пострига. Меня обреют налысо и набьют чернилами слова Патриции мученицы и мужа ее, Аскера, на черепе. Лишь после, мне выдадут чёрную, а не коричневую рясу и переведут в главный корпус. Тогда и начнется моя служба длиною в жизнь.
Я бы могла, наверное, сбежать, но просто не знала куда. К тому же, девушке, которую сослали в монастырь нельзя противиться судьбе. За это последует расплата – смерть. Хитрый черт загнал меня в ловушку. Либо подчинение и ссылка, либо казнь. Добрый муж, ничего не скажешь. Неожиданно, даже для самой себя, я испытала прилив ненависти к покойному отцу. Зачем он выбрал его мне в мужья? Неужели не слышал сплетен по поводу лютого нрава моего мужа? Неужели мечта отца о благородном продолжении рода была выше его отцовской любви?
Я сложила ладони домиком и помолилась богине Патриции, чтобы изгнать греховные мысли из головы. Не очень-то и помогло. Отец любил меня и хотел лучшего, я не должна его винить. Без веры молитвы не помогали успокоить ни совесть, ни гложущую меня обиду. А чтобы провести всю жизнь в молитвах и почтении к Богине нужно хотя бы немного веры. Я же слишком верила в науку и религиозной точно не была. Тем страшнее для меня эта ссылка.
Я сложила рясу из грубой ткани, по ощущению напоминающую наждачку на линялую простынь и, видимо, слишком громко вздохнула. Лицо матушки моментально стало злым:
— Это тебе не графские покои, дорогуша. Но здесь твой дом до конца жизни, так что не морщи свой хорошенький носик.
-То, что покои не графские я могла предположить, но то, что они хуже, чем камеры в Обливерейской тюрьме не имела ни малейшего понятия.
-Таким, как ты самое место в Обливери, но, к сожалению, королевским законом не запрещено прелюбодеяние.
С этими словами старушка захлопнула дверь с такой силой, что крест на стене чуть пошатнулся. Я повторно вздохнула. Если бы мой муж мог, то он несомненно сослал бы меня в Обливерейскую тюрьму. Но на это даже его влияния на короля не хватило. Правитель у нас справедлив и чтит религиозные законы. Я с неудовольствием оглядела своё новое пристанище. С самого детства я росла избалованным ребёнком у зажиточного купца. Была единственной дочерью уже довольно пожилых родителей. У меня были многочисленные наряды и прислуга, изысканные пирожные и золотые тарелки. Единственное, что мне не мог дать отец — это титул. Под конец жизни он просто помешался на этой мечте. Мы же с мамой не понимали подобной одержимости. Я никогда не хотела быть Леди. Мне нравилось бегать босыми ногами по свежескошенной траве, играть в войнушку с деревенскими и пить ледяную родниковую воду прямо из ручья. Отцу не нравились мои увлечения, но отказать он мне никогда не мог. Тем более, что оторваться с местными ребятами мне удавалось крайне редко. Многочисленные занятия музыкой, языками и наукой занимали почти все время.
В мои полные пятнадцать лет мама умерла от лихорадки. А отец… От горя его мечта превратилась в одержимость. Он во что бы то ни стало решил выдать меня замуж за благородного. Благодаря его стараниям и многочисленным учителям, в шестнадцать лет я мало чем отличалась от истинной Леди внешне. Я владела этикетом, была одета словно принцесса, говорила на четырёх языках, разбиралась в искусстве и неплохо музицировала. Но в душе… В душе я навсегда осталась свободной деревенской девчонкой. К сожалению, в нашем мире важнее внешняя обертка, чем внутреннее содержание. Моё образование плюс нехилое приданное дали наконец отцу возможность осуществить мечту о титуле для единственной дочери. Я вышла замуж за одинокого и нищего графа.
Сказать, что муж был мне отвратителен — это ничего не сказать. Меня передергивало от его отношения к рабыням и ко мне. Он был высокомерен, жесток и несправедлив. Несмотря на то, что граф на людях выказывал мне должное почтение, наедине он называл меня не иначе, как «крестьянская подстилка». Он стал мне противен еще на смотринах, но замуж я вышла. Отец делал столько всего для меня, что я решила, что обязана осуществить его мечту. Через три месяца после свадьбы родитель умер, в полной уверенности, что дочь пристроена, а внук не будет простолюдином.
