О НЕСОВЕРШЕНСТВЕ СИСТЕМ ЗВУКОЗАПИСИ
Для большинства музыкантов существующие ситемы звукозаписи вполне удовлетворительны.
Люди играют!
И играют с большим удовольствием!
Мой папа был композитором и прекрасным музыкантом.
И это не похвала от сына, не сыновний восторг.
Как он играет, я, разумеется, слышал.
Но не так, как это понимается обычно.
Как он играет, я слышал, располагаясь внутри моей мамы.
В её животике.
В общем «там ещё»!
Именно там!
Оттудова!
Когда я родился, он уже создавал свой очередной лагерный духовой оркестр в лагере на полюсе холода в Якутии, на речке, которая к моей родной Колыме отношения не имела. Между нами было чуть не полторы тысячи километров и с такого расстояния я расслышать толком ничего уже не мог.
В Агробазе я «отсидел» три полноценных недели и был переведен на 239-ый километр в районный лагерный пункт, где и «просидел» (справедливости ради надо признать, что именно сидеть не в лагерном смысле я начал уже в Свердловске) до своего побега с Колымы, организованного моей мамой 15-го мая 1953 года. Именно на 239 —ом километре я и встретил и смерть вождя и Указ единственного поминаемого Библией – Берии.
Собственно благодаря именно Указу от Берии мне и удалось сбежать!
А потом пришлось прятаться и скитаться без документов всю свою жизнь.
И всё это ни на йоту не приближало меня к освоению системы звукозаписи символами на бумаге.
В силу слабости мозжечка нотную грамоту я так и не освоил.
И вот на пороге вечности до меня доползло: таким как я уродам необходима своя собственная особенная специальная облегчённая система записи мелодий, чтобы Читатель смог наконец познакомиться с созданными нами песнями.
Да!
Слова в моих песнях простые-простые!
Наипростейшие!
А чего вы от меня, несчастного инвалида Гулага хотите?
Лично мне они ужасно нравятся!
Я с ними прожил свою нескладную жизнь «в бегах».
Лично мне мои песни реально помогали выживать в условиях, в которых выжить, говоря откровенно, было просто невозможно.
Конечно, людям с развитым интеллектом и высоким музыкальным образованием мои песни просто смешны и неприемлемы.
В отношении меня это дела не меняет.
Вот собачонка воет на Луну.
Ну и что, что некоторым сие не по нраву.
У неё, у несчастной собачки, ничего другого не имеется.
Ей по душе именно такая музыка.
И я пишу не для всех и не для каждого, но токмо тем, кому мои песенные опыты могут реально оказаться полезными или даже интересными.
Не скрою: в моей жизни я не встретил ни одной женщины, которая послушав, как я «пою» изъявила бы такое желание: «спой ещё что-нибудь»!
Да и с друзьями мне пение не задалось.
И тексты моих песен никто не рвался исполнять со сцены или даже вне оной.
Не сложилось.
Не сбылось.
И всё же, перед самым уходом я продолжаю наивно верить, что кому то эти песни всё-таки нужны.
И я из последних сил стараюсь сохранить их для того, возможно единственного, кому они нужны на самом деле.
Ведь мне-то они, на самом деле, по душе!
Но мы отвлеклись.
Итак – это не сыновняя похвала!
Мама в своих воспоминаниях («Этюды о Колымских днях») прямо пишет, что моего отца, когда он вернулся (в 1954-ом году) знал и звал весь музыкальный Свердловск!
Но и это не «женина похвала».
Надо понимать, что такое Сталинский Гулаг на Дальнем Востоке, чтобы признавать или не признавать те или иные факты.
В карточке моего папочки, отбывавшего срок на Колыме, и, потом, в Якутии значилось: «Музыкант».
И ему лагерное руководство поручало организацию духовых оркестров и концертных бригад. В связи с этим он ходил по лагерям «без конвоя»!
Поверьте мне, старому «сидельцу»!
Плохому музыканту таких полномочий и такой вольницы никто бы не позволил.
Надо было очень хорошо играть, что бы сидеть в сталинском лагере и оставаться именно музыкантом.
Нет, никто не беспокоился о музыкальном сопровождении для перемещения тачек с урановой рудой и другими полезными ископаемыми.
Всё проще и жёстче!
Начальство нуждалось в музыкальном сопровождении собственных скорбей и празднеств. Дети росли и женились. Родственники умирали. Похороны и свадьбы – вот что в первую очередь обслуживали музыканты лагерных культбригад.
А так же праздники, торжественные награждения и ритуалы.
Плохо играющих на эти, явно «блатные», места, никто не брал.
Недостатка в талантах в Гулаге не наблюдалось.
Напротив – свирепствовала зверская конкуренция.
И оттого я уверенно говорю: папа был прекрасный музыкант потому, что весь срок он занимался именно музыкой.
И другие музыканты своему руководителю и доверяли и подчинялись.
Так что его Бог ни талантом, ни владением многими искусствами не обидел.
Он реально играл на любом инструменте.
И играл превосходно!
Владел в совершенстве!
Ну, а мне такого счастья не выпало.
На детях гениев природа отдыхает.
Моя мама – гениальная поэтесса, гениальная актриса, гениальный геофизик!
Мой папа – гениальный музыкант.
На мне природа оттопталась в квадрате!
И вот для таких несчастных, как я, требуется совершенно простая, наипростейшая система передачи звукоряда сочинённой мелодии, чтобы, не напрягаясь, как можно быстрее именно услышать то потрясающее, что, собственно говоря, и превращает «стих» в песню!