Кто сражается с чудовищами,
тому следует остерегаться,
чтобы самому при этом не стать чудовищем.
Ф. Ницше
– Не бойся.
Его голос замолкает в темноте. И я больше не слышу ничего, кроме собственного дыхания. Испуганного, почти астматического. Рот жадно ворует кислород. Сердце не бьётся – трещит дробью.
– Не бойся, – внезапно близко. Я спиной в стену. Узлы наручников в поясницу. – Я не буду трогать. Только посмотрю.
Запах кедра у самого носа. Отлипают от пересохших губ волосы, он поднимает их над моими плечами, отводит за спину, открывая себе голую шею.
– Шшшш. Тише, тише, тише, – убаюкивает. Тыкается носом в нос, шепчет в губы: – Сделала выбор?
Ощущаю его руки в миллиметрах от моей кожи. Он гладит меня через воздух, напитывает его жаром своих огромных ладоней: бёдра, талия, подползают к самому сердцу, вверх, ключицы, замирают у шеи…
– Сделала выбор? – повторяет.
«Я не могу так поступить».
Мой всхлип принимает за ответ.
Касается меня.
– Ты обещал.
Его рука под горло.
– Ты обещал дать мне ещё немного времени.
– Обманул.
Он вплотную. Твёрдым упирается в голый живот. Бьёт поцелуями. Царапает бляхой ремня внизу. Подхватывает под ягодицы. Меня подбрасывает вверх. Молния его ширинки врезается в промежность. Бёдра сводит от толчка.
Беспомощные руки. Если бы они были развязаны – только одно: зажать себе рот, и молча. Перетерпеть. Всё почти произошло. Пройти сквозь это. И не позволить себе той трусости, которую допустила я. Трусливая сука, я, предательница, закричала.
– Я согласна!
Не слышал. Рычал в мою шею.
– Согласна! Ты слышишь?! Согласна! – голос сходит на хрип. Заклинаю: – Бери, бери, бери. Согласна.
Уткнулся лбом в щёку. Дышит. Ослабил хватку. Нехотя отпустил. Почти нежно.
– Завтра ты вернёшься домой.
Бросил фразу, когда был уже далеко. Больше он не тронет меня.
Дверь из комнаты осталась открыта. Он специально оставил её распахнутой настежь. Чтобы я слышала его шаги. Чтобы я слышала, как он откроет другую дверь.
Щелчок!
От утренней метели ни следа. Только солнце на однотонном небе. Ветер сильный, но через долгие промежутки штиля. Тени от каждой фигуры чёткие, почти сапфировые.
– Кость, пойдёшь? – Нина вертит в пухлых пальцах сигарету, и взглядом указывает на выход.
Двери раздвигаются бесшумно. Спускаюсь с порога. Под засученные рукава пролезает холод.
– Накинул бы куртку, – по-матерински. – Кто тебя будет чаем отпаивать, если заболеешь?
– Сын, кстати, выздоровел? – сквозь первую затяжку.
– Уже вчера в школу ходил. Шарф, дурак, не носит. Я сама вязала. Специально искала схему с надписью «Спартак», старалась. Совсем не ценит то, что имеет. Куриный суп, гадёныш, собаке в миску сливал. Ест всухомятку. Ну ничего. Чай с вареньем он у меня всё-таки выпил. И уже на утро всё как рукой сняло. На мамкином-то варенье. Сама делала, из нашей садовой малины.
Я завидую её сыну. Ему тринадцать. Увлекается футболом. И у него есть мать.
– Хорошо. Если заболею – знаю, где добыть лекарство.
Она встречает мой смешок с сочувствием. Голову набок. Короткие, жёваные рыжей химией кудри, падают на бровь. Недобро щурит глаза, вглядывается за моё плечо.
– Только хотела посетовать, что ты всё ещё не остепенился в свои почти тридцать, да вот смотрю на таких вот, – кивает подбородком, – и понимаю, что бабы сейчас пошли непригодные.
Вслед за её взглядом. Вполоборота голову. У свежевымытого чёрного Porsche стоит краснорожий бугай. Щурится на дневной свет как медведь, только выползший из берлоги. Пронзительным, как звук пилорамы, голосом, его отчитывает девушка.
– Чё ты улыбаешься? Я серьёзно. Мы никуда не едем.
– Ты не так всё поняла.
– Какой же ты придурок. Ты всё испортил!
– Мил…
– Она посмела позвонить тебе при мне!
– У нас ничего не было.
– Да пошёл ты! И свою Светулечку можешь прихватить. Я к тебе больше никакого отношения не имею.
Девушка разворачивается на месте и идёт в нашу сторону.
– Мил, перестань. Это свадьба моего лучшего друга.
– Я не еду.
– Ты хотя бы понимаешь, сколько денег он отвалил за каждого человека?
– Плевать.
Рывком догоняет её, тянет за капюшон шубки.
– Пусти!
– Ты едешь со мной.
– Пусти, говорю, – он разжимает пальцы, и она отшатывается.
– Села в машину и жди. Я схожу за шампанским.
– Когда ты придёшь, меня уже не будет.
– Вот тогда я и позвоню Свете, – бросает через плечо.
Краснорожий почти дошёл до порога магазина.
– Ты – похотливый жирдяй! – она вскакивает на ступеньки, загораживая ему путь. – Только и думаешь о том, как потрахаться с новой блядью. Смотреть на тебя противно. Да у меня уже не течёт от тебя. Я представляю себе других мужиков, когда ты сопишь на мне.
– И кого же ты будешь представлять сегодня ночью? – его нервная улыбка застыла как гримаса.
Последняя затяжка жрёт фильтр, обжигает пальцы. На корточки. Рыжий огонёк шипит, гаснет. Пальцы в холоде. Снег твёрдый, как каменная соль.
– Да любого, кроме тебя. Вот хоть этого, – девушка улыбается мне сквозь гримасу злости.
Я встаю и смотрю на неё в упор. Сталкиваю взгляд на краснорожего. Он кривит губы и говорит:
– Этому нищеброду такие бабы, как ты, никогда не дадут. Ты ведь хотела на Мальдивы. И новый телефон. А ещё твоей маме нужна новая операция, иначе она сдохнет. Так что сегодня ночью будешь сосать мне. И мне пох, кого ты будешь себе при этом представлять.
