Отрывок из бонусного рассказа "Иди на мой голос"
Весело потрескивали поленья в очаге. По стенам и потолку плясали отсветы. Над огнём в закопченном котелке бурлила вода. Рыжеволосая девушка в полотняной сорочке раскладывала на столе травы, сверяясь со старой книгой в потрёпанном переплёте.
— Чабрец, донник, любисток, вербена, цветы лаванды и жасмина, завязь жгучего перца, хмель и яртышник, — тихо перечисляла она. — Одолень-трава да заманиха. И калина.
За окнами бушевала вьюга. Диким, неласковым зверем скреблась в двери, сумасшедшей птицей билась в ставни. Третьи сутки серчают северные боги, третьи сутки жмутся люди по домам да греются у огня. И только Оллис не боится ни метели, ни гнева богов. Не страшит его зимний лес, не трогают хищники да снежные демоны. А добыча словно сама идёт под верный лук мужчины. Многие, многие желали бы назвать молодого охотника своим, но не смотрит он на деревенских девок. И на неё, Хельгу, не смотрит. А ей не пережить эту зиму без опоры, не для хромого же Гейра две косы распустить да в одну сплести. Замирает сердце подстреленной птицей, когда смотрит Хельга на Оллиса. Да разве же возьмёт он в жёны сироту? А Гейр неласков да суров, да трое несмышлёнышей по лавкам. Зовёт он Хельгу в свой дом. Угрожает, что силой возьмёт на ложе. Кто заступится за ту, у кого нет защитников? Не так нужна жена хромому, как нянька детям. Но у девушки в мыслях лишь Оллис… Вот и творит Хельга древнюю волшбу тёмной ночью, выманивая возлюбленного.
Говорила третьего лета бабка Вальда, читая линии на ладонях Хельги, что черна будет расплата за взятое взаймы счастье, но разве ж не стоит минута в объятьях любимого тысячи часов искупления?
— Быстрым горностаем скользну по твоим следам, лёгкой лаской свернусь у тебя за пазухой, — лились слова древнего заговора. — Верным псом побегу рядом. Слушай мой голос, иди на него сквозь метель, забывай обо всём. Пусть листва и ветер тебе шепчут моё имя, а мороз нарисует на стёклах мой силуэт. Лесные птахи напоют обо мне, бегущая вода нашепчет, что жду тебя…
Растирая в ладонях сухие травы, по очереди засыпала молодая колдунья их в котелок. Ключевая вода бурлила, принимая силу. Чёрная кошка сидела на столе, глядя на Хельгину ворожбу. Смотрела, не моргая, лишь вертикальные зрачки в зелёных, как и у хозяйки, глазах, то сужались в щёлки, то расширялись, превращаясь в чёрные дыры.
— Жар сердца своего в воде растворяю, — шептала девушка, — судьбу тебе отныне вверяю. Связываю незримыми нитями, крепко-накрепко. Без меня умрёшь до срока, зачахнешь сухой веткой. Обручись со мною кровью, огради от лиха и злобы, стань самым верным суженым. Куда бы ни шёл, возвращайся назад, на мой голос. От всего уберегу, от любой беды и невзгоды, только будь со мною, только возвращайся ко мне, где бы ты не был… Мужем станешь мне, отныне и до скончания времён.
Тускло сверкнуло в полутьме лезвие ножа, укололо ладонь в центре. Несколько капель крови упало в кипящую воду. Кошка мягко спрыгнула со стола, потёрлась о голые ноги девушки. Замотав руку чистой тряпицей, Хельга осторожно сняла котелок с огня, поставила на грубо выкованную железную подставку на столе, накрыла крышкой. Поставила на огонь чугунок с водой, для умывания. И в эту же минуту раздался уверенный стук в дверь.
— Кто? — накинув на плечи шаль, крикнула девушка, выходя в сени.
— Оллис, — донеслось в ответ.
Она торопливо отворила, пуская в дом заснеженного мужчину. Тот шагнул через порог, сильный и уверенный. Отряхнулся, словно лесной зверь. Положил у лавки заячью тушку.
— Чаю? — кутаясь в шаль, предложила девушка.
— Не откажусь, — Оллис скинул сапоги и шагнул в комнату.
Сел на стул, ожидая, пока хозяйка разольёт по кружкам ароматный настой. Хельга протянула приворотное зелье, запахивая шаль на груди.
— Метель бушует, — тихо проговорила она, глядя, как мужчина жадно пьёт горячий напиток, не боясь обжечься. — Не боишься ты, Оллис, в ночь да непогоду бродить.
— А что мне сделается? — снисходительно хмыкнул тот. — Я лесом обласканный, мне ли страшиться его ловушек?
— А снежные демоны? — девушка подлила возлюбленному травяного отвара.
— Их не существует, Хельга, — Оллис поднял на неё шальные, захмелевшие глаза. Повторил, словно пробуя имя на вкус: — Хе-е-ельга.
Сердце колдуньи затрепетало. Так он ещё никогда на неё не смотрел. Оллис поднял руку, медленно, словно во сне, провёл грубой, жёсткой ладонью по её щеке. И Хельга не отшатнулась. Не остановила его и потом, когда охотник подхватил её на руки, бросил на набитый соломой матрас на лежанке, когда рывком разорвал полотняную сорочку от горловины до подола, когда жадно, до боли, целовал в губы, тяжёлой горячей рукой по-хозяйски оглаживая тело, а второй перехватив над головой тонкие запястья. И когда вдавил её в матрас, устраиваясь сверху, Хельга не вырывалась. Лишь жалобно вскрикнула, когда низ живота обожгло болью. Прикусила губу, чувствуя, как по щекам катятся слёзы. Оллис двигался резко, безжалостно, снова и снова входя в узкое лоно на всю длину. Не обращал внимания на то, что лежащая под ним женщина до крови впивается ногтями в сильные плечи. И наконец, толкнувшись особенно глубоко, замер. Шумно выдохнув, скатился с Хельги, властно прижал к горячему телу и скоро заснул.
