Она была так прекрасна, что могла любого лишить разума. При виде ее у меня вставали дыбом волосы на затылке, а пальцы сводило от желания прикоснуться к ней.
Поражающая неземной красотой. Восхитительная. И безумно роскошная.
– Выглядит весьма мило. Ты должен очень гордиться, – произнес Гэбриэл, один из моих лучших друзей, уставившись на стеклянную витрину в центре огромного зала отеля «Дорчестер».
– Она действительно великолепна, – ответил я. У меня давно не было возможности на нее полюбоваться, но такую красоту забыть сложно.
– Не забывайся. Эта штука – всего лишь украшение для женской головки, а не женщина, – произнес Тристан, другой член нашей банды из шестерых друзей, друживших еще с подросткового возраста.
– Это диадема, – поправил я. Для Тристана это просто «штука», которую женщины носят на голове. Для Гэбриэла – россыпь блестящих камней. Но для меня это воплощение красоты и жизненной силы – семейное наследие, в конце концов.
– Точно, – согласился Тристан. – Насколько я понимаю, ее сделали твои родители?
– Мать разработала дизайн, а отец изготовил.
– Для королевы?
– Для королевы Финляндии. Она надевала эту диадему в день свадьбы.
В детстве, когда я сидел, обложившись конструктором Лего, под застекленными прилавками магазина моих родителей на Хаттон-Гарден[1], мне казалось, что они только и делают, что работают над этим украшением. Они говорили только о нем, что стало лейтмотивом моего детства. На самом деле диадемой они занимались в течение одного только лета, но работа над ней полностью их поглотила. И теперь, увидев ее впервые после их смерти, я понял, почему так сложилось. Диадема просто потрясала воображение – современный смелый дизайн, но в то же время достаточно классический, что делало этот шедевр достойным августейшей особы.
Казалось, сам воздух, которым я дышал в детстве, был пропитан страстью моих родителей к ювелирному делу, и я считаю, мне повезло – я вырос с четким пониманием того, чем мне стоит заниматься в этой жизни. И твердо решил следовать по пути отца с матерью. Но когда они умерли, а старший брат продал наш магазин, даже не поставив меня в известность, одного желания заняться ювелирным делом оказалось недостаточно. Ради родителей, ради того, чтобы сохранить память о них, я хотел стать лучшим в этой области. Я хотел, чтобы их имя – мое имя – стало известным во всем мире, потому что я создаю самые прекрасные изделия. Мои родители этого заслуживали.
– Почему же эта выставка проводится в Лондоне, а не в Финляндии? – спросил Тристан.
– Принцесса выходит замуж за британца, поэтому здесь проводится конкурс на лучшие свадебные украшения для нее. Это поможет привлечь немалые средства на благотворительность, ведь в Лондоне кошельки поувесистее.
– В таком случае, это имеет смысл, – произнес Гэбриэл.
Тристан сунул руки в карманы и кивнул:
– Да, прекрасная вещица.
Я улыбнулся. Тристан иногда бывает беспечным и забывчивым, но он без малейших колебаний согласился прийти на выставку, когда я пригласил его. Ему, конечно, куда комфортнее сидеть в джинсах перед компьютером, но он безропотно облачился в смокинг, потому что был вернейшим из друзей. Похоже, ему сейчас не помешает выпить. Я заметил официанта с подносом, на котором стояли бокалы с шампанским, и кивнул ему. Тот подошел, и мы все взяли по бокалу.
– За бриллианты? – предложил тост Тристан.
– За твоих родителей, – поправил его Гэбриэл. Он считался «папочкой» в нашей дружной группе с того возраста, как нам было по семнадцать лет – мудрым, рассудительным, всегда находившим, что сказать в сложных ситуациях, а теперь стал и настоящим отцом маленькой дочурки.
– Спасибо, друг, – с чувством ответил я, чокаясь с ним. – За моих родителей. И за то, чтобы выиграть этот чертов конкурс.
– Я предсказываю, что, если ты победишь, ты откроешь свой первый магазин в Лондоне. Это станет прекрасной возможностью выйти на английский рынок, – сказал Тристан.
Я принимал заказы в Лондоне, здесь находились наш цех и дизайн-студия. Но пока я так и не открыл магазин Daniels & Co в Соединенном Королевстве. Штаб-квартира компании располагалась в Нью-Йорке, а филиалы – в Париже, Риме, Пекине и Дубае. Мы недавно открыли офисы в Беверли-Хиллз и Сингапуре.
Но не в Лондоне.
Здесь я существовал в своем узком мирке, который тщательно контролировал. Я жил и работал в городе, но не общался и не сотрудничал с лондонскими коллегами и конкурентами. Слишком много хранила моя память воспоминаний о событиях самого печального периода моей жизни, из-за которых магазин родителей на Хаттон-Гарден прекратил свое существование. И о Дэвиде, моем брате, который разрушил наследие родителей и способствовал возвышению нашего конкурента – компании Sparkle. Такое забыть было невозможно.
