Читать онлайн полностью бесплатно Татьяна Панарина - Мир станет лучше. Стихи из двух тысячелетий
© Татьяна Панарина, 2021
ISBN 978-5-0053-7093-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Родителям
От всей души благодарю
Своих родных: отца и мать,
Что я живу и говорю,
Могу любить, стихи писать.
Я буду помнить и любить
Свой хутор Светлый – мир большой,
Где без замков умели жить
С открытой чистою душой.
Дедушке Мише
Через 70 лет после нашей победы
Я впервые на фото увидела деда.
Нет в семейных альбомах его фотографий.
В сорок первом детей оставлял жене Марфе:
Емельяна, Василия, дочь Антонину
И меньшого, Мишутку, трехлетнего сына.
Уходил на войну, соблюдая присягу,
Он героем не стал, не дошел до рейхстага,
Извещенье пришло тогда бабушке нашей,
Что Панарина нет, он без вести пропавший.
Через 70 лет в Интернете нашли мы
Фото дедушки Миши в военном архиве:
Восемнадцатилетний мальчишка худющий,
А глаза – ну, совсем как у внука Илюши!
И теперь знаем мы, что ценою победы
Стали жизни и судьбы таких же вот дедов
И их жен, и детей, без отцов выраставших,
И еще новобранцев, отцами не ставших…
Мой отец стал в 12 кормильцем для младших,
Как и многие вместо отцов своих павших.
А в Германии есть аккуратненький крестик,
Где мой дед похоронен, помечено место.
Мы под грушей в саду взяли горсть чернозема
На могилу отправить для деда из дома.
Нет в живых ни жены, ни детей, только внуки,
Это фото и десятилетья разлуки…
Моя мамочка, Панарина (Дорохина) Александра Григорьевна, 1935 г. р. – дитя войны
Мама
Недолюбила, недоберегла,
Недосказала много своей маме,
Наверно, еще б многое смогла,
Пока была родная рядом с нами.
Я думала, что вместе посидим
И старые альбомы полистаем,
Ах, сколько еще будет впереди,
Стихи свои для мамы почитаю…
И все это когда-нибудь потом,
Когда мы обе будем посвободней…
Не знает дату финиша никто,
Все надо делать именно сегодня.
Погладила бы рученьки её,
И выслушала жалобы не споря,
Так дорожила мамочка семьёй,
В военном детстве нахлебалась горя,
Во время оккупации в шесть лет
С сестрой новорожденной на ручонках
Тряслась в подвале: бросит или нет
Сюда гранату подленький немчонка?
Придет ли мама? Будет ли еда?
И даже после радостной победы
Есть приходилось вволю не всегда
И горя много довелось изведать.
Лет в девять в роли сказочной была —
Золу в семье родни в печи счищала,
Когда работу выполнить смогла,
Сама чумазой Золушкою стала.
Подарок дали ей за этот труд —
Когда домой счастливая бежала,
К груди своей большой цветной лоскут —
Отрезок ситца крепко прижимала.
На лето в хутор Волченский пошлют,
Племянников понянчить было надо,
И возвращалась с премией за труд —
С батистовой косыночкой в награду.
А после школы бабушка смогла
В Ростов отправить дочку, в кулинарный,
Профессию она приобрела
И тридцать лет работала ударно.
Такие пироги могла испечь —
И вкусные, и с виду загляденье,
О том, что мама мастер лучше всех,
От земляков слыхала каждый день я.
О бедах не любила говорить,
О голоде, войне и о потерях…
Учила честной, работящей быть
Любить людей и в свои силы верить.
Какой я помню мамочку свою?
Поющей, доброй и гостеприимной,
Заботливой и любящей семью,
С людьми терпимой, вежливой взаимно.
Теперь стою с горящею свечой,
Шепчу перед иконою в молитвах,
Как маму мы любили горячо,
Все связанное с нею не забыто…
Мамины руки
Натруженные мамочкины руки
Устало на колени опустились…
Они-то целый день не знали скуки,
Старательно для всей семьи трудились:
Стирали, шили, чистили и мыли,
Косички мне красиво заплетали,
Варили борщ и пирожки лепили,
И мой дневник с оценками листали…
Колец, перстней и золотых браслетов
На маминых руках я не видала.
Нет драгоценней рук прекрасных этих!!!
Как я бы их сейчас расцеловала…
Мамочка, прости!
Я злилась, если брат бывал нетрезвым
(Он приносил гостинцы: хлеб и фрукты):
«Ты к маме с таким запахом не лез бы…»,
А мать была счастливой в те минуты!
Брат сядет рядом, мамочку обнимет,
И родненькой, целуя, называет.
А я ворчу, что тапочки не снимет,
В которых во дворе она гуляет,
Колдую над кастрюлей, сковородкой,
Продукты и лекарства покупаю,
И стиркой занимаюсь, и уборкой-
Минуток на общенье не хватает.
В то время не могла еще понять я,
Что больше, чем уколы и бальзамы
Те братовы слова, его объятья
Поддерживали в жизни нашу маму.
На кладбище
Холодной, угрюмой, унылой
В тот день оказалась погода,
И как-то свирепо и нагло
Над кладбищем ветер летал,
Над маминой свежей могилой
Немного всплакнула природа,
А утром, совсем как обычно,
День новый над миром настал…
Моей мамочке – Александре Григорьевне Панариной
Слыхала я, что каждый свою маму
Считает самой лучшей на Земле,
Моя была и вправду лучшей самой!
Какое счастье, что досталась мне!
Я после твоей смерти точно знаю
(Задуматься бы раньше надо мне):
Хорошая, любимая, родная,
Роднее всех на всей большой Земле!
Меня рожая, принимала муки
И строить помогала мне судьбу…
А я поцеловать забыла руки,
Когда ты упокоилась в гробу…
Мой отец, Панарин Василий Михайлович, 1932 г. р. – дитя войны
Отец на тракторе
Войне казалось: задолжали мы,
Ей смерти деда было маловато,
Отец в тринадцать лет после войны
Лишился глаза – взорвалась граната.
Осколок впился в глаз, и пацаны
До ночи с ним сидели под скирдою,
Пытаясь глаз старательно промыть
Чистейшей родниковою водою.
А в госпитале вставили протез,
И внешне настоящим глаз казался,
Ваши рекомендации
