Мой парень любит писать музыку на бумаге, на планшетах электронных. Он любит писать музыки множество. Любит он тусить за компом и писать музыку в программах. Слюноотделение такое большое, что кажется, что скоро все пойдет к верху.
– Я пишу музыку для того, чтобы получать кайф! Чтобы набивать скиллы, а потом чтобы, возможно, стать известным. Получить популярность.
А я его спрашиваю:
– Первое и второе понятно, а популярность тебе зачем, чудушка?
Голова окунулась в салат оливье. Он решил соскочить с вопроса. Представляешь, зритель, и вот так каждый раз, когда вопросец летит ему в уши, он их затыкает невидимой материей салата. Я же знаю, что он все прекрасно слышит, но делает вид, что ничего не произошло. Ладно. Не произошло это, значит произойдет по-другому.
Музыка лилась через края и краев ей было не видно. Звуки детского плача накладывались на щелчки металлических запонок. Позвякивали обедние приборы. Свистящие придыхания накладывались на позолоту от мочевого пузыря. Его тонкие и упругие стенки хорошо натягивались на крошечные барабаны. Делалась музыка красивыми психоделическими пассажами.
Наши отношения с музыкантом развивались как нельзя лучше. Виделись мы довольно часто, но каждый из нас находился в своем коконе из художественного занятия. Кто-то выуживал из восприятия хлопушки-хохоталки, а кто-то прочерчивал пустоты символы на пустоту из нулей и единиц.
Дергались руки в конвульсиях подобно веточкам полыни. Ее длинные ногти впивались нам в тонкие и жирные бока, а музыкальные дорожки раскрашивались в отменные красные оттенки. Среди них был придушенный крик, перекрученный через реверс и звездные бубенцы. Мне тогда подумалось, что мы ваятели более безумные, чем вся белая палата вместе взятая. Но все кажимость, субъективщина…
– Милая моя, – обратился ко мне мой любимый. – На скатерти из желтого кенгуру стоит банка с вишневым варением. Возьми ее и принеси мне, пожалуйста. Тут слишком заняты ветров розы, не отпускают.
И принесла я ему сладость, а тот пустил его на свои скрипящие гением дорожки. Делался новый трек, который мой парень хотел отослать на лейбл, чтобы заценили и совершили лимитную операцию по смене пола.
Наверно, нам бы всем из своих захудалых мешков бы выйти, хоть на время.
Думалось делалось недумалось все равно делалось. А если оно совершается лучше и краше, когда не думается, зачем тогда включать голову по пробуждении? Оставаться бы лучше в той склизкой дреме и лопатить дальше фантастических сознания вертунов. Все все-равно накладывается на бумаги, на электронные носители, на мнимую пустоту из пустоты.
Ты знал, зритель, что материя и все что в ней совершается – все это записывается на колесики громадных магнитных лент? Мне так вожак собачий рассказал. Что мы мол все пережеванные и переклеванные изо рта в отверстие другое, и так оно движется, покуда внутренний бог не скажет: достаточно. Тогда, наверно, начинается действительно сияющее бытие, или пустота с громадными плюсовыми и минусовыми свойствами.
– Представляешь, Онь, я написал новый космический трек! – С жаром возвестила вторая половина.
