А ветер дни осенние листает,
Но я не верю в сказки октября…
Ты – облако, которое растает,
Оставив мне мелодию дождя…
София Егорова
Всё началось осенью, когда природа и жизнь после расслабляющего летнего тепла начинает неожиданно понимать, что заканчивается некий отрезок существования и нужно срочно что-то предпринимать, изменять, вновь приспосабливаться.
Только совсем неизвестно, чего именно можно ожидать в дальнейшем, ведь всё, что могло помнить, осталось в прошлом, поэтому предполагается бесконечный праздник жизни.
Природа преображается внезапно, меняет устоявшийся строгий стиль повсеместных нарядов привычных оттенков зелёного спектра на весёленькие разноцветные шелка и ситцы, намеренно молодятся, пытаются доказать, что время не властно над тем, что даёт плоды.
Деревья и травы переодеваются, выставляют напоказ предпочтение к оранжевым и пурпурным одеждам, по большей части многоцветным, украшенным яркими узорами.
Осень задумчиво шевелит опадающими листьями, нехотя соскакивающими с насиженных мест, кружит их облетающие тела в вихре воздушных потоков, срывает порывами ветра насильно, считая такую игру исконным правом.
Наблюдая осенью за природой, можно прийти к ошибочному мнению, что она не стареет, напротив, молодеет день ото дня.
Каждый из сезонов года, отличающихся особенными, только им присущими изысканными манерами, дорог для Лёньки по-своему. Но только осень пробуждает в нём мечтательность и романтизм настолько ярко.
Временами он даже берётся писать стихи про обманчивую природу любви, непостоянство, искушение, соблазны. В его-то годы.
Октябрь для него всегда особенно дорог, потому, что это месяц зарождения первой и последней любви, а также время, когда она умирала в муках.
Пережитые и утерянные чувства сделали его весьма чёрствым. Лёнька ни за что не хотел бы повторения даже части того, что тогда испытал.
Сказать, что это была трагедия, значит, ничего не объяснить. Для неокрепшей юношеской психики расставание с любимой стало драмой, послужившей причиной полной переоценки жизненных ценностей.
Одним моментом парень разуверился в любви, в дружбе, в том, что жизнь прекрасна, поскольку его милая девочка, ставшая смыслом жизни, ничего не объясняя, променяла Лёньку на его же лучшего друга, Витьку Ермакова.
Это был удар под дых, точнее в солнечное сплетение, когда человек утрачивает способность дышать, видеть и думать одновременно.
Подружку звали Мила. Её имя сладко перекатывалось на языке, когда он в разнообразных вариациях произносил это божественное слово.
Даже сейчас, хотя прошло много времени с момента расставания, Лёнька не утратил ощущения влюблённости.
Знал он эту девочку ещё с детского сада. Но тогда, впрочем, и позже, уже в школе, никакого интереса для него Мила не представляла, потому, что никогда не принимала участия в играх, которыми увлекались во дворе дети.
Мила, в отличие от большинства ребят, была девочкой занятой. Она ходила в музыкальную и художественную школу, в кружки хорового пения и танца, учила английский язык.
Её время было расписано по часам и минутам. Среди сверстников Мила числилась белой вороной, выскочкой и зазнайкой, хотя на самом деле была премиленькой, исполнительной и послушной, только и всего.
Во дворе её дразнили "Милка – копилка", кричали "наша Мила модница, с ней никто не водится, душится духами, ходит с женихами" и ещё "мама мыла раму, Мила рыла яму. Ха-ха-ха!"
Ничего из этих обзывалок на неё конкретно не указывало, кроме имени, но кричали дружно, вкладывая своё презрение и неприязнь к непохожему на них ребёнку.
Когда девочка шла на занятия с папкой для нот или этюдов, мальчишки старались толкнуть её, обрызгать водой из лужи, дёрнуть за длинную, свисающую ниже пояса русую косу цвета спелой соломы.
В школе мальчишки могли забросить Милкин портфель на крышу входа, откуда его трудно достать, спрятать учебник, поставить подножку.
Лёнька не имел ничего против самой Милы, но был членом стаи и идти против всех не мог, поэтому принимал посильное участие в травле.
Девочка к их действиям относилась спокойно, насколько это было возможно, но иногда плакала от отчаяния.
Папа её драл мальчишек за уши, пытался разговаривать по-доброму, угощал конфетами, жаловался директору школы. Тщетно.
Нападки сами собой прекратились в восьмом классе, когда пришла пора романтических грёз и любовных разочарований. Именно за ней начали пытаться ухаживать все те, кто до этого обижал.
Не обошло стороной такое увлечение и Лёньку. В один прекрасный день он открыл чуть шире глаза и увидел в ней девушку, внушающую безотчётную симпатию.
Юноша никак не мог понять, почему до сих пор видел иначе. Это была всё та же девочка, но к её имени теперь само собой прилипало слово милая.
Глубокие тёмно-серые, иногда отдающие голубизной добродушные глаза, стройная фигурка, плавные движения, ангельский голосок, как у Настеньки из кинофильма "Морозко."
Лёнька всё ещё оставался тем же мальчишкой, разве что у него ломался голос и проступал тёмный пух над верхней губой, а Милу уже вполне можно было назвать девушкой.
Её облик приобрёл соблазнительные округлости. Лицо выделял обворожительный томный взгляд. Детскую косичку заменила стильная причёска. Исчезли без следа голенастые коленки, превратив тоненькие некогда ножки в предмет зависти сверстниц.
