Вступительное слово
В каком возрасте можно писать мемуары? Ну, конечно в старости! Когда уже жизнь позади. А как определить, что жизнь позади уже? Когда наступает этот момент истины? Моя дочка часто просит рассказать про то, «как все было». Я решила написать о своей семье. Что-то про собственное детство, про бабушек и дедушек, большинства из которых уже нет в живых. Но теперь о них будут читать, а, значит, память сохраниться. Надеюсь, вы тоже получите удовольствие от моих записок, улыбнетесь, засмеетесь и будете ждать продолжения.
Глава 1
Родственные связи
Вы когда-нибудь задумывались о том, как звучат голоса ваших предков? О чем они говорили и думали? И на каком языке? Это мог быть мелодичный идиш, певучий украинский диалект или привычный для уха русский язык. Иногда, слушая повторяющиеся рассказы дедушек и бабушек, начинаешь чувствовать себя участникам тех давних событий, и вот я уже сама пересказываю историю со слов прадеда, которого не застала, но, благодаря рассказам домашних, мне чудится, что я лично слышала все, что он говорил. Вот он испуганно мечется по саду и кричит «Борух! Борух!» Бабушка, тогда еще просто мама, ушла за хлебом, а маленький папа спрятался наверху. А вот он, выходя из синагоги, закуривает с довольным видом и, указывая на моего дедушку, говорит: «Мизинкер приехал».
А прадед моего мужа играл в театре Михоэлса. Делал он это от души, играл те же роли, что и сам Соломон Михайлович, пел, и многие песни в его исполнении были записаны на пластинки. Несколько лет назад, когда мы паковали бабушку, чтобы перевезти ее на квартиру родителей, были вскрыты и разорены все шкафы, и разобрано, наконец, «все, что нажито непосильным трудом»… «Бабушка, это старое! Это выкинуть!» «Вам только выбрасывать то, что другие наживали! Успеете…» Что-то мы все-таки выкинули, а что-то она отстояла, и не зря. На первый взгляд ненужные клеенки, марли и полотенчики вполне себе пригодились после переезда на новую квартиру (звучат литавры, глаза бабушки светятся торжеством религиозного фанатика, спасающего святыни горящего храма).
Так вот, на антресоли, забитой всем на свете, в том числе и Талмудом, лежащим бок о бок с Кораном, была найдена целая коробка покрытых пылью старых пластинок. Они сохранились, имена исполнителей уцелели, и, вот, спустя 70 лет снова зазвучал голос Мишиного прадеда, исполняющего грустные напевы на идиш. Когда Элина вырастет, она сможет услышать, как поет ее прапрадедушка. Это здорово.
Вообще, чем старше становишься, тем скорее хочется изучать историю. Приходит понимание, что расспрашивать тех, кто видел, нужно сейчас, а позже, может, и не у кого будет спросить… В детстве живешь сиюминутным моментом, кажется, что все, кто тебя окружают, будут делать это вечно: все эти тети, дяди, улыбающиеся лица, заботливые руки… Они исчезают, и мы не замечаем, а потом все подергивается пеленой забвения. И только позже начинаешь вглядываться в семейные снимки, пытаешься проложить тропинку родственных связей, ищешь сходство между лицами, разъединенных десятилетиями…
– А глаза-то, глаза! Как у дяди Исаака!
– Да, он же не его родственник!
– Странно. С такими глазами вполне мог бы им быть…
Я помню, что в детстве наша семья была большая-пребольшая. Я даже не успевала запоминать все имена и родственные связи, но мне казалось, что это абсолютно нормально, когда на любой праздник в квартире набивается сразу человек 20, не меньше. А потом в конце 80-х все разъехались-разлетелись. Вспоминаются опустошенные квартиры, и снова большое количество человек за столом, сидящих на остатках мебели, и предложения: «Ну, выбери себе что-то на память». Это называлось «проводы». Что это слово означает, было не совсем ясно. Родители объясняли, что те или иные родственники уезжают далеко. Далеко? Ну, ладно. А вот, насколько далеко, стало понятно, когда уехали бабушка с дедушкой. Ну, и лет мне уже тогда было все-таки 18. География представлялась не так абстрактно, как 10 лет назад.
Все же какие-то родственники совсем забылись, хотя отдельные картинки оставались в памяти. Каждый раз, проезжая по Дмитровскому шоссе по пути на дачу, я взмахивала рукой и говорила: «А здесь жила тетя Чарна! Мы к ней раньше постоянно ходили в гости». Мне казалось, тетя Чарна жила в огромной квартире, столько народу там собиралось и столько еды готовилось. «Да, нет, – объясняла мама, – не в огромной, а в обычной двухкомнатной. Просто в то время почему-то все умещались в любом пространстве, и для каждого находилось посадочное место. А готовила тетя Чарна сама. При этом все было кошерно. И курицу она покупала живую и резала самолично. И как, и когда она успевала все это сотворить непонятно до сих пор». Я помню, что она была маленькая, но очень энергичная. Лицо помню плохо, а вот руки отчетливо. Каждый раз, когда мы к ней заходили, руки обнимали, и сердце сразу замирало в предвкушении вкусного кусочка, который сразу вручался, не дожидаясь официального приглашения за стол. Потом мы перестали к ней ходить. Прозвучали слова «Израиль» и «отъезд». По истечению лет все это вспоминалось еще реже. Да, и сама семья стала намного меньше. Родственники разлетелись, растворились во времени, многие ушли навсегда, в том числе и дед Ефим, который поддерживал со всеми отношения и записывал в свой блокнот хорошим подчерком, с навсегда въевшимся уклоном справа налево, адреса и телефоны всей Фамилии.
