Еще маленькой девочкой я поняла, что моя мать ненавидит меня. С тех самых слов, когда она, сидя на кухне с почти пустой бутылкой вина подняла на меня свои пьяные глаза, и спокойно так, без слез и истерик сказала мне – как же я ненавижу тебя! Ты так похожа на своего папашу, будь он проклят! Одно лицо, один характер. Может проще убить тебя, чтоб не мучиться?
Я тогда не восприняла всерьез все сказанное. Конечно, я немного оторопела и постояв минуту в ожидании оправданий сказанному пыталась понять шутит ли она, или серьезно. Но не дождавшись от нее больше ничего, я резко развернулась и молча вышла из кухни.
С того самого момента я не перестаю думать о сказанном. Что это было? Просто алкоголь? Напилась дура, да и наговорила невесть что? А может это она вообще не про меня? Как понять подобное ребенку в семь лет?
Быть может это просто усталость от жизни, просто накопилось? Одна, без помощи, без родителей и мужа растит она меня.
С этими мыслями я стала жить, с этим я росла.
С утра до ночи мать вкалывала на заводе. Вечером, когда сил уже не оставалось ни на что, наспех наварив макарон с тушенкой, звала она меня за стол, и мы, наспех покушав, ложились спать. Не помню я ни вечеров за играми или разговорами. Не помню походов в кино и прогулок в парк развлечений по выходным, как это обычно бывает у других детей. Ни разу за всё время не делала со мной домашнее задание, даже в дневник не заглядывала. Никаких вопросов.
Помню одноклассники все время мне завидовали. Круто, можно ничего не делать, даже в школу не ходить –все равно мать ничего не узнает. Мне же в душе очень хотелось обратного.
Я взрослела. Мы так же жили с ней, как два совершенно разных человека, как соседи по квартире, не больше.
Я с завистью смотрела, как мамы моих одноклассниц обнимали и баловали своих дочурок. Даже ругань за плохие оценки – и та казалась мне счастьем. Хоть какое то внимание, хоть что то. На меня же никто не ругался. Не хвалил, не ругался – абсолютная тишина. Иногда только, придя с магазина она ставила на пол пакеты с продуктами и хозяйственными принадлежностями. Разбери! – сухо говорила она и уходила в свою комнату. Ни объяснений, ни эмоций – ничего!
Каждая из нас жила своей жизнью и несмотря на то. Что жили мы в одной квартире, пусть даже в разных комнатах, мы почти не пересекались и не виделись. Можно даже сказать избегали встреч.
У каждой из нас были свои обязанности по дому: мать зарабатывала и делала покупки, на мне же был дом, уборка, готовка и стирка. По началу, когда я еще не умела готовить, она звала меня вечером а кухню и начинала готовить ужин. Спокойно, методично она объясняла мне как режут лук, что свеклу в борщ лучше нарезать соломкой, а не тереть на терке, как долго варить мясо и другие премудрости процесса готовки. В эти редкие моменты я была так счастлива, я так радовалась нашим совместным блюдам и думала, что когда я научусь готовить сама, то мама обязательно оценит мои старания и станет добрее.
В то вечер, когда я впервые сама приготовила ей ужин, я накрыла стол, налила суп по тарелкам, красиво нарезала помидоры с огурцами, поставила на стол сметану, почистила чеснок в прикуску и специально сбегала в магазин за черным хлебом.
Мать пришла с работы злая и уставшая. И хотя она все время молчала, пока мы ели суп, и я с надеждой глядела на нее поверх своей ложки, не единого слова похвалы я так и не дождалась. Когда же совсем расстроенная я начала собирать посуду и тихо, как бы невзначай упрекнула её – могла бы и похвалить…, её вдруг прорвало…
– Похвалить? – с диким криком выхватила она у меня из рук тарелку – может ещё в ноги тебе упасть за тарелку сраного борща? Я всю жизнь горбачусь, как проклятая, чтоб у тебя было что жрать и таскать, а ты тут наварила один раз и я должна тебя хвалить? Я когда продукты приношу, ты меня хвалишь? Когда за хату плачу, хвалишь, а? а когда шмотки твои тебе покупаю? Вот и заткни свой рот со своими похвалить, и чтоб в жизни больше этого не слышала!
– злая ведьма! – в сердцах крикнула её я
–Дармоедка! – ответила она, и мы, хлопнув каждая своей дверью, разошлись по комнатам. Напрасно я рыдала и ждала что она зайдет извиниться, этого не случилось.
С тех пор мы так же как и раньше продолжали каждая выполнять свои обязанности, она работала, я занималась домом, и только о совместных ужинах можно было забыть навсегда.
Годы летели весело, я занималась своими делами, мать своими, мы практически не общались и мои надежды на то, что я когда нибудь искупаюсь в материнской любви и нежности канули в бытие.
Может, оно и к лучшему. С годами я стала понимать, что нас с матерью ничего кроме кровных уз не связывает, наши взгляды на мир совершенно различны, я не понимаю её, она меня, да и особо доказывать ничего никому не хочется.
Так бы все и шло своим чередом, но однажды, я увидела, как мать вечером куда – то наряжается.
Сколько я себя помню – такое было впервые. Мы жили с ней как отшельники, никогда в нашем доме не было гостей, никогда я не видела маминых подруг и друзей, не слышала, чтоб кто-нибудь звонил ей или она подолгу висела на телефоне, как делали мамы моих подруг. Ничего подобного. И туту вдруг – макияж, платье, каблуки. В надежде на какое-нибудь объяснение я вышла в коридор, когда она уже обувалась в прихожей, и сложив руки в ожидательной позе молча стала ждать объяснений.
