Любовь и драконья неопределенность
Больше всего в жизни Миранхард Дьелльский не любил неопределенность. Дракону, которого воспитывали как будущего правителя буквально с пеленок, все, кто только можно, внушали одну очень простую мысль: «Политические уловки – не для драконов. Оставь эти игры играм и фениксам. Слово дракона закон, и в нем всегда должна звучать конкретика». Так вот, в данном конкретном случае, как бы это ни звучало, никакой конкретики не было. Одна сплошная неопределенность по имени Любовь.
Началось все достаточно невинно, с простого танца на балу у Леграна. Сестричка Нади явно чувствовала себя не в своей тарелке, и, стоя в стороне, пока все вокруг танцевали, казалась невероятно хрупкой и одинокой. Ключевое слово казалась. Когда Феникс утащил Надежду из зала, чем немало шокировал всех собравшихся, Миранхард решил пригласить ее сестру на танец. Знал бы, чем это все кончится – лучше бы сам себе на ногу наступил. Или лишний раз наведался на балкон, воздухом подышать и ментальные крылья расправить.
– Не хотите ли составить мне пару в этом танце, Любовь? – крайне вежливо осведомился Дьелльский, еще не зная, на что идет.
– Если только в танце, то можно, – отозвалась сестра Нади.
Уже тогда стоило заподозрить большой подвох, но девчонка выглядела так очаровательно: светлые волосы, лишь подхваченные сверху тонкими заколками с небольшими камушками, струились по плечам и спине. Глаза зеленые-зеленые, большие, в тон платью. Вообще-то она была младше. Значительно. Его никогда не интересовали совсем молоденькие девочки, Миранхард предпочитал женщин опытных. Не старше себя, но и не совсем мелких, как эта. Впрочем, в том танце он всего лишь отдавал дань вежливости Надежде и ее семье. По крайней мере, ему так казалось.
На этой мысли он и опустил глаза ниже, совершенно случайно. И тут же услышал:
– Вы на свое отражение в моем ожерелье любуетесь? Пожалуйста, скажите, что это так.
Миранхард и рад был бы сказать. Тем более что смотреть в декольте Надеждиной сестры он точно не собирался, но…
– Так и я знала. Все мужчины извращенцы. А в США, между прочим, вас за такое посадить могли бы. Или стрясти кругленькую сумму.
Танец перестал быть скучным. То есть обычным. Кружить ее по залу мгновенно расхотелось, а еще Миранхард почувствовал совершенно нелогичное желание ответить женщине резко. Которое с трудом подавил.
– Во-первых, внимание к женской красоте называть извращением само по себе нелепо, – прокомментировал он. – А во-вторых, приличные девушки о таком не говорят. Это куда как более непристойно, чем то, на что вы сейчас намекаете.
