В один из тех дней, когда погода на улице до того студеная, что и нос на улицу не хочется показывать, а вьюга завывает снаружи словно дикий зверь, в дверь дома местного доктора раскатисто постучали. Дверь отворилась и через порог в комнату ввалился крупный бородатый мужчина, в полушубке до колен и с толстым кнутом, собранным в несколько колец. Он хлопнул дверью, заставив только что ворвавшиеся в вместе с непогодой снежные хлопья плавно опуститься на пол.
Навстречу ему, словно курица, размахивая руками вылетела горничная.
– Куда же ты прешь, окаянный? – накинулась она на мужика.
– Доктора просят, очень нужно. Срочно видеть хотят – оправдался мужик. Стянув шапку в знак покаяния.
– Сядь сюда! – бросила ему горничная, указывая на табурет при входе – Сейчас позову доктора.
Переваливаясь на коротких ногах, она поднялась по лестнице на второй этаж.
Доктор сидел за столом своего кабинета. Он нахмурился и поднял голову к двери, когда услышал шаги на лестнице. Обычно старуха-горничная в это время к нему не поднималась. Исключением была лишь крайняя нужда. Вечер был его личным временем, когда он закрывался в кабинете и занимался научной работой. Пациентов он принимал днем, в пристрое, специально отведенном для этих целей. Раз горничная решила его потревожить, значит случилось что-то серьезное.
В дверь коротко, но настойчиво, постучали.
– Войдите – ответил доктор, немного помедлив.
– Простите, Федор Алексеевич, возничий приехал. Говорит, доктора просят.
– Что случалось? Не спрашивала?
– Нет. Торопит. Не стала вопросами докучать.
– Хорошо, хорошо. Скажи, сейчас спущусь. Вещи мои дорожные собери. Наверно поеду.
– Да куда же? Метель такая, хозяин собаку на улицу не выгонит.
– Работа такая, Антонина Митриевна… – устало ответил он и встал из-за стола.
Горничная вышла из кабинета и за дверью послышались ее торопливые шаркающие шаги.
Доктор вышел из-за стола и поднял саквояж стоящий на полу поблизости. Поставил его на стол, открыл, покопался рукой, проверяя все ли на месте. После, не мешкая направился к двери и уже было открыл ее, да так и замер. Затем повернулся, нехотя, словно превозмогая себя, вернулся к столу. За цепочку вытянул из брючного кармана ключ, открыл им ящик стола и осторожно извлек содержимое – большой сверток, замотанный в плотную холщовую ткань. Не разворачивая сверток, он осторожно положил его в саквояж. Закрыл ящик стола и вышел из комнаты.
Когда появился доктор, кучер бросился к нему навстречу.
– Спаситель – причитал кучер, снова стягивая с головы мокрую от пота меховую шапку.
– Полноте. Что случилось? Рассказывай, не тяни – остановил его доктор.
– В соседней деревне барину плохо стало. Очень просят явиться, бояться как бы не помер.
– А что случилось с ним?
– Да говорят – ужинали они. Только-только смеялся, чарку пил, как вдруг замер и побледнел сразу, будто смерть его поманила. Думали подавился, давай по спине хлопать, живот толкают, а не помогает – дурно ему. Ну они сразу за вами послали. Только и крикнули в дорогу, мол, немного отпустило, но слаб, совсем слаб. Вы уж поторопитесь, спаситель! Как бы барину поправиться, ведь горе же какое, не пережить! Он мне бывало и копейку давал, под хорошее настроение. Святой, можно сказать, человек.
– Ну будет. Сейчас соберусь и поедем. Кони как у тебя? Свежие? Снега много, доедем ли?
– Ой доктор, да кобыла одна у меня в санях. Крепкая она, выдержит.
– Ну хорошо. Сиди, сейчас вернусь
Доктор вернулся к лестнице на второй этаж. Там располагалась кладовая с мощной дубовой дверью под замком. Он открыл дверь и теперь разглядывал содержимое шкафа, обхватив длинными тонкими пальцами подбородок и крепко размышляя. Там, в темноте и прохладе, на рядах полок, стояли бесчисленные склянки всех мыслимых размеров – с мазями и порошками, бальзамами и настоями неведомых цветов. Одна из склянок так возбудила любопытство кучера, что ему померещилось будто один из настоев поставлен на диковинной ящерице о двух головах, от чего кучер даже привстал на цыпочки, пытаясь разглядеть хоть немного из-за спины доктора. Но кстати появившаяся горничная цыкнула на него, от чего кучер покорно плюхнулся на табурет, словно пойманный с поличным малолетний шалопай.
Открывать дверь без ведома доктора строго запрещалось, да и не было никакой возможности, ибо ключ был только у него. Что хранилось в этом шкафу доподлинно не было известно, но ходили слухи, что там есть самые диковинные лекарства, что могли привлечь любовь всей жизни или даже покарать обидчика. А впрочем правда ли это, спрашивать никто не решался, чтоб не прогневить доктора. Так и ходили слухи о чудесных лекарствах по всем окрестным поселениям, что впрочем могло быть плодом воображения болтунов. Так или иначе, но доктор держал содержимое этого чулана в секрете и особо о нем не распространялся. Да и как иначе, ведь в то время врачевание было сродни алхимии и раскрой доктор все секреты, он бы напрочь решился репутации, а что хуже всего, наплодил бы дураков, что не имея должных знаний и опыта в обращении с этими секретами, принесли бы больше неприятностей нежели добра. И так как в целом ничего дурного за доктором не водилось, то и отношение к нему, не смотря на замкнутость и скрытность, было самое благожелательное. Ходил правда один глупый слух, что доктор промышляет экспериментами с дьявольскими силами, но в наш просвещенный век пойди найди дурака, кто в это поверит. Да и болтал об этом лишь один местный пьяница, мол видел доктора на кладбище в поздний час. Но то людей не сильно потревожило, мало ли что там он делал, может покойного родственника навещал. А так как врачевал доктор хорошо и успешно, то и в болтовню пьяницы особо не верили, кроме может пары приятелей его, таких же непутевых.
