Мне всегда везёт на рассказчиков.
И это ведь прекрасно, когда собеседник ваш владеет таким даром, что рядом с ним интересно находиться.
Мне говорят:
– Просто ты умудряешься выхватывать именно тот изюм, который и придаёт истории шарм.
А как тут не выхватывать, когда изюму целый мешок рассыпан вокруг меня.
… – Вчера телек смотрим сидим, выпили уже, гляжу – певица какая-то полуголая запела. Губищами хлопает. Смотрю на неё и вспоминаю, надо бы не забыть электровафельницу починить… Жена задолбала с этой вафельницей…
Колян, дружбан мой лепший, иной раз так скажет, как в лужу пёрнет, ей-богу.
… – Санька прицепился недавно – пошли ко мне! Он мне пять тыщ должен уже второй год. Всё никак не отдаст. И всю дорогу в гости зовёт. Вину загладить. Я говорю, ну пошли. Приходим – Санёк стол накрыл, бегает радуется: дома никого, закусон хороший, никто не мешает. Пельмени выставил, водку тащит. Смотрю – а водка ярко-голубая. В графинчике. Сидим, пьём. На Машу Распутину смотрим. Культурно сидим. Про вафельницу советуемся. Пельмени, то да сё. Водка голубая. Под дорогой алкоголь и говорится по-другому. Это ж не портвейн в гараже сосать с горла! Сидим, разговоры разговариваем… Почти всю бутылку уговорили, короче, а я всё не решаюсь спросит: шо за водка такая, Саш? Не охота в грязь лицом… Мол, и водки-то порядочной я не пробовал… Невежество… Потом уже на балкон вышли, курим стоим, я и говорю:
– Ох, и хороший вид у тебя с балкона, Саня. Ох, и хорошо-то как!.. Красота…
А вид с Саниного балкона действительно потрясающий. Даже в трезвом виде. Четырнадцатый этаж. Чёрти куда видать. Небо, облака, Волга и чуток песочного обрыва, и сосны на самом краю. Солнышко заходит с краю. Зарево слезится. Кроме природы ни чего не видно. Ни асфальта, ни машин. Только даль российская. Аж слеза…
– Хороша водка…, – осторожно вставляю, – А чё за водка-то, Сань?
Водка-то не в бутылке, а в графине. И у Коляна моего, мол, вполне законное право не узнать сразу напиток на глаз-то.
А Саша сплёвывает задумчиво вниз голубой харчок:
– Да Ромка в неё пасту надул.
– Чего?
– Да Ромка, блин…
И рассказывает Саня, что его сынок Ромка-первоклассник какого-то хрена играл на кухне, и сунул в графин ручку шариковую, и водка окрасилась синим цветом из-за этого.
– Ну это ни чё страшного, – продолжает Саня-сука, – Всем микробам в водке кранты. Разве что продрыщешься…
Постояли ещё потом. Помолчали, глядя на закат. А Колян на вкус причмокивает, теперь явно чувствуя во рту горьковатый вкус пасты.
… – Представляешь? «Ромка!», бляха муха…
Я беззвучно укатываюсь, стараясь не обидеть старика, а Колян всё ворчит:
– «Ромка!»… Не мог сразу предупредить, сука такая… Два дня у меня язык был фиолетовый, как у шарпея. Жена говорит – допился, идиот, до синих языков… Как ей, дуре, объяснить, что у Сани Ромка пасту в водку надул?..
****
Кто-то говорил, что этот чудак был раньше офицером. Связистом каким-то, что ли. Невысокий, виновато улыбающийся, он опять робко проходит между стоек вокзальной кафешки, прижимая гитару в чехле к костлявому боку. Утром тут мало народу. Но это и хорошо. На людях мы не спешим милосердствовать, а если такой вот бродяга подойдёт вам, скажем, в буфете и споёт персонально? Почему бы и нет?
В кафе заняты лишь две стойки. За одной из них сижу я с пивной бутылкой. За другой три крепких молодца, сваливших в кучу под ноги огромные рюкзаки, азартно поедающие пельмени под «полтинничек». Парни несомненно интересные и я украдкой наблюдаю и подслушиваю привычно. Люблю послушать людской трёп. Грешен. Первый – курчавый крепыш Саня не сводит масляных глаз с красивой буфетчицы Танюши. Двое других подначивают его и также пытаются привлечь внимание девушки. Румяная Танюша возмущённо сопит хорошеньким носиком и подчёркнуто равнодушно периодически цыкает пухлыми губками в сторону парней: «Хх-хос-спади…». Но не уходит. Шейку тянет. Показывает себя во всей красе.
Попрошайка с гитарой занял удобную нишу между витриной и фикусом, под которым спит кошка, и стал осторожно перебирать струны. Причём очень неплохо. Идеально настроенный шестиструнный «Орфей» мощно смаковал аккорды, негромко и эффектно вздыхая на ладах, и с лиц парней тоже съехала неприязнь. Бродяга действительно играл мастерски. Замечательно играл, скажу я вам.
– Спой чё-нибудь, мужик!, – Саня вынул из кармана бумажник размером с кирпич, не забывая про Танюшу.
– Спой, Зёма! Спой!, – поддержали друзья.
Я приготовился. Я-то уже слышал его ни раз…
Поломавшись пару минут, музыкант выравнивает ритм и затягивает душевным баритоном:
«… Если дъюг оказался вдъюг…
И не дъюг и не въяг, а так…
(парни напряжённо улыбнулись)
…Если съязу не язъбеёшь…
Плох он или хаёшь…»
Парни прыснули смехом. Музыкант перестал петь и привычно покраснел, заулыбался, но игру не бросил.
В это время в кафе зашёл старик.
По одежде видно – бомж. Но бомж особенный. Привычно рассматриваю его в деталях. Потёртый, тщательно зашитый на локтях плащ. Седая расчёсанная борода без ржавчины никотина. Подойдя к витрине, он долго читает ценники и обращается к Танюше неожиданным басом:
