Купленное счастье требует строгой бухгалтерской отчетности…
– Просю, апартаменты класса люкс!
Сопровождающий осклабился. Золотая коронка, театральным блеском затмевавшая остальные зубы, обозначенные чернотой, весело сверкнула в тусклом свете коридорной лампы. Сопровождающий явно гордился золотой фиксой, которая, по его мнению, придавала его облику изрядную долю солидности.
Сергей вошел в камеру. Длинное серое помещение, похожее на пенал неряшливого школьника, выглядело удручающе. Слой грязи, казалось, намертво въелся в грубо сработанный металлический стол. На полу опилки, по цвету и запаху скорее напоминающие навоз. Сырые стенки сплошь испещрены скабрезными надписями.
Одно радовало Сергея: соседей в камере не было и не предвиделось. Братья на воле постарались, сделали ему такое облегчение. И на том спасибо.
– Эй! – через некоторое время после водворения в эти «апартаменты» Сергей забарабанил кулаками в толстую металлическую дверь с откидным окошком посредине, – лейтенант, поди сюда.
– Чего? – золотая коронка радостно сверкнула.
– Тряпка, порошок, щетка найдутся? Порядок в люксах наводить буду. И перчатки резиновые желательно, подхватишь еще дрянь какую в параше вашей.
– Ага, перчатки. Может, тебе еще и крем под глаза принести? Порядок он наведет… Ты баба, что ли? У нас тут чистеньких таких…
Сергей так посмотрел на лейтенанта, что тот заткнулся на полуслове.
– Перчатки, так перчатки, – ему было приказано идти на встречу содержащемуся под стражей гражданину Римаренко, в пределах разумного, конечно.
Через четыре часа камера приняла более-менее жилой, если можно так сказать о подобном заведении, вид. Развалившись на нарах, Сергей с удовольствием рассматривал дело рук своих.
В чем-то «фикса» был прав: Сергей чисто по-женски терпеть не мог грязи и был чистоплотен, как кот. Мать приучила. Она научила его также делать всю работу по дому. Сергей умел готовить, убирать, стирать, управляться с огородом и хозяйством.
– Чтоб когда помру, вы, оболтусы, с голоду не подохли, да не завшивели, – таким ласковым словом она понукала сыновей (а их было трое) к варению борщей, супов да выпеканию пирогов. Крестиком, правда, вышивать не заставляла, потому что сама не умела. Мать вообще была женщиной строгой, если не сказать суровой, и всякого баловства, типа кройки и шитья, не признавала. Она любила косить, копать, дрова рубить, мелкий ремонт по дому сообразить тоже могла. И пацанов, ясное дело, научила. Остальную науку жизни они постигали самостоятельно. Матери некогда было заниматься их душевными переживаниями. Да и не умела она этого.
Матери давно уже не было в живых. У нее была медленно разрастающаяся злокачественная опухоль гортани, находившаяся в таком месте, что оперировать было невозможно. Облучали, правда. Опухоль уменьшалась, но через некоторое время начинала расти вновь. Мать знала, что скоро умрет, и просила у Бога еще хоть пять, лучше десять лет жизни – чтоб поставить детей на ноги.
– А дальше как сами знаете, – она сурово зыркала глазами, – но чтоб мне…людьми оставались.
Мать никогда не скрывала от детей, что больна, постепенно приучая их к мысли, что наступит время, когда им придется жить без нее.
Особенно она волновалась за младшего, Сергея.
– Папаша выкапаный, прости, Господи. Красавчик синеглазый. Но родитель твой, сам знаешь, ходок еще тот был и любитель выпить. От водки и сгорел. Смотри у меня, – она подсовывала прямо под нос Сергею большой, как у мужика кулак: начнешь пить – либо сама удавлюсь, либо тебя удавлю. Еще одного алкоголика в доме не потерплю.
Сергей, конечно, пить научился, но меру свою четко знал, материн завет в этом смысле он исполнил.
Став взрослым и кое-что повидав в жизни, Сергей понял, что пить отец начал, скорее всего, из-за матери – выдержать ее крутой нрав было не каждому под силу. И женила она его на себе, наверняка не особо спрашивая на то его желания. Отец тихий был, кроткий, синеглазый и кудрявый.
– Телок, – не раз повторяла мать, – пропал бы без меня.
При всей своей любви к матери, а любил ее Сергей очень сильно и чуть не свихнулся от горя, когда она умерла, он бы не хотел иметь такую жену.
«Нет уж, – вспоминая маму думал он, – мне подавайте нежное, эфирное созданье, чтоб сидело дома и много не чирикало».
Сергей по части женского пола был слаб. Любил он женщин всех размеров и мастей, но не влюбился искренне еще ни разу ни в одну из прекрасных и не очень дам. С женщинами он вел себя как классический рыцарь без страха и упрека и типичный дамский угодник. С тем только отличием, что рыцари обладали горячим сердцем и холодной головой, у Сергея же все было с точностью до наоборот. Горячий и вспыльчивый нрав не раз доводил его, как говорил старший брат Илья, до «цугундера». С возрастом Сергей научился сдерживаться, но иногда он «взрывался» и давал волю своему крутому, как у матери, нраву. По закону подлости, выходил он из себя как раз в самые неподходящие моменты.
Собственно, поэтому и парился сейчас Сергей на СИЗОвских нарах. Дал в морду одному типу, чтоб не крутился под ногами, пока он будет кое-какие дела проворачивать. А тип возьми да окажись сынком какого-то там депутата, тоже имевшего интерес в данном деле. Лучше бы было договориться, но Сергей вышел из себя, когда этот мямля-сынок начал качать права. Все испортил: и делу капец, и сам в СИЗО.
