Если бы человек был метафорой его детства, то Крокодил был бы Десятым. Десятый ребёнок в семье, как он любил говорить друзьям, «последний и самый любимый», и друзья делали вид, что верили. Дело было даже не в его несвежих рубашках или вечно дурном запахе из рта. Крокодил жил среди великолепных развалин, в благодатной тёплой глуши юга Франции, где все дышит историей и каждый камень на счету, и вполне мог позволить себе непритязательный вид потомка мелких буржуа. И только скорость, с которой он обобщал все явления действительности вокруг себя, низводя любую вещь или событие до обыденности, десятого значения явления жизни, говорила о том, что сам он привык быть всегда Десятым. Жалобная гримаса застывала на его лице в первое время, когда мать оставляла его в деревенском доме деда совсем маленьким. А потом привык. Ходить босым по траве ранним утром, пасти коров, пить молоко прямо из тёплого вымени. Он рос в доме с двумя оставшимися, уже почти взрослыми, старшими сёстрами. Они любили его, но почти не замечали.
Последыш, Десятый. Просто потому, что небеса так распорядились. Родители вовсю, хотя и из последних сил, старались достойно выпустить сестёр в свет. Десятый только вздыхал, глядя на новый велосипед и дорогую скрипку соседского мальчишки. Дед, глядя на него в такие моменты, говорил: «Музыку мы знаем и понимаем ещё как, но когда приходит голодный год, миру нужны земледельцы».
Окончив школу, он пошёл работать на фабрику, уехав из опустевшего родительского дома. Зачем ему колледж или университет? Среди старших братьев и сестёр уже были образованные и состоятельные люди, которыми так гордились его родители. А ему, ну зачем ему какие-то университеты? Кого этим удивишь?
Коренастый, невысокого роста, с женственными бедрами, тяжелой нижней челюстью и глубоко посаженными голубыми глазами, он старался обходить стороной красивых девушек. Они отвечали взаимностью.
Однажды на фабрике появился Жан. Весёлый, симпатичный, с вечной гитарой в руках, он сразу стал местной знаменитостью. У Жана друзья в Париже. Вообще, весь какой-то столичный. Как его занесло в южную глухомань, не совсем понятно. Но, видимо, так сложились обстоятельства.
Жан снял крохотную квартиру в старом корпусе недалеко от главного фабричного корпуса. Сидел на подоконнике вечерами и небрежно перебирал струны, о чем-то задумавшись. Простые, искренние и робкие молодые работницы то и дело проходили мимо, как бы невзначай показываясь на глаза молодому красавцу.
Вечером Жан приглашает к себе – обсудить создание молодежного театра при фабрике. Пойдешь?
Эллен тараторила, а Десятый меланхолично ел большой брикет мороженого, глядя мимо нее. Она была активной, смышлёной, с неправильными подвижными чертами лицами и вечной потребностью прицепиться к кому-нибудь со своей добротой. Так, по крайней мере, думал Десятый.
Вполне дружелюбно думал, ведь кроме Эллен он почти ни с кем не общался.
Однажды он даже прочитал ей стихи, те, которые старшая сестра разучивала для школьной премьеры, немного напутав и добавив какие-то случайные слова от себя. С тех пор Эллен воодушевилась и ходила за ним повсюду как привязанная.
Компания у Жана собралась молодая, шумная и Творческая.
Ну, пожалуйста! Он очень талантливый! Пусть он пишет что-то для сцены, – Эллен уговаривала Жана, который вызвался быть главным режиссером самодеятельного театра.
Через два месяца премьера комедии с песнями знаменитых шансонье с успехом прогремела на фабричных подмостках.
– Ты – парень толковый, – сказал Десятому Жан. – Я скоро в Париж, если хочешь, приезжай ко мне – познакомлю с друзьями.
За кулисами столпилась кучка молодых людей. Жан, в новой кожаной куртке, обнимал красотку, которая и глазом не вела в сторону Десятого. Все завороженно смотрели на сцену, где был Он – Живая легенда, Творец истории эстрадной песни 20 века. Бархатный голос и особая, проникновенная лирическая манера не оставляла шансов не восхищаться. «Ох, мой друг Шарль, какая это потеря, личная потеря для меня», – напишет через 40 лет Крокодил на своей странице в Лукбуке, а пока он тоже смотрел. Но не на сцену, а на Жана, в лучах молодости и красоты которого грелась и дурнушка Эллен, слегка прикасаясь к рукаву пиджака обаятельного и открытого всем ветрам лидера их компании, стоя рядом в маленьком пространстве кулис. В этот момент что-то провернулось и щелкнуло внутри Десятого. Медленно, не отводя стеклянного взгляда от Жизни, внутри него с тихим скрипом открылась пасть с сотней мелких зубов.
Творец, уходя со сцены за кулисы, вежливо приветствовал молодых театралов и желал успеха, но поговорить лично захотел только с Жаном.
А что? Я люблю скорость и свободу, – протянул Десятый, усаживаясь на мотоцикл позади Жана. Крокодил внутри тихо лязгнул пастью и снова приоткрыл ее.
Тогда вперёд!
Они мчались по ночному Парижу, старые улочки и закоулки, мимо
маленьких и больших площадей, навстречу судьбе. Приближаясь к одному из светофоров, Десятый заметил боковым зрением спортивную машину, летящую на огромной скорости справа прямо на них. Заметил и тихо усмехнулся.
