Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Сокольники». Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи.
Я потянулся за шарфом.
Грузная женщина с соседнего сидения уставилась на меня совиными глазами.
– Ваш что ли?
– Вы не видели, на какой станции вышла девушка?
– Я тут на вахте что ли?
Я прижал вещь к груди.
Это началось в конце сентября. Весь день я провел в университете, в метро спустился только в девятом часу вечера. Передо мной на эскалаторе стояла девушка, ее длинный красный шарф шлейфом спускался по ступеням. А если наступят? Или споткнется кто? Да и вообще – грязно. За день здесь прошли сотни, тысячи ног. Мне захотелось его поднять.
Тем временем девушка ловко спрыгнула, конец шарфа едва не попал в жернова эскалатора. Она показалась мне чудачкой. И я почему-то рассердился. Какие глупости! Сам я не позволял себе глупостей.
С этого дня я часто видел ее в метро, исключительно на красной ветке, в основном на Чистых прудах. Она ни разу не попалась мне ни на Таганской, где живет мой единственный близкий друг, на Баррикадной, куда я езжу репетиторствовать, ни на Библиотеке имени Ленина, где я частый гость.
Этот вязаный шарф красной нитью тянулся по всей Сокольнической линии. За несколько месяцев он стал моей доброй приметой.
В конце октября я по привычке задержался в университете и в метро спустился около девяти. На том конце станции мелькнула красное знамя – хороший знак.
Не знаю, что на меня нашло, но я решил сесть на тот же поезд, что «девушка с красным шарфом». Я зашел в первый вагон, она – в четвертый или пятый. Несколько станций я просто ехал, размышляя о чем-то своем. Только на Комсомольской сообразил, что можно выйти и пересесть в четвертый вагон. Девушки там не было. На Красносельской я пересел в пятый. Тоже пусто. Я заметил свободное место и хотел уже было сесть, но вдруг замер.
Шарф лежал себе на сидении, как самостоятельный пассажир. Я оглянулся. В вагоне остались только я, женщина с совиными глазами и несколько ребят.
Женщина продолжала смотреть, не моргая.
Я уставился на носки кед.
Эти поношенные кеды приехали вместе со мной в Москву из Челябинска, мы вместе уже десять лет, со старшей школы. На первом курсе у меня был недолгий роман. Да и роман ли? Я провожал ее до дома, мы долго бродили, шурша осенней листвой. А потом стояли у ее подъезда, она смеялась и шутила, я смотрел на носки этих самых кед. Она была коренная москвичка. Я – нищий приезжий студент. Мне запомнился ее рассказ о том, как в сорок первом вся ее семья была эвакуирована. Как она счастлива, что после войны все вернулись обратно! Как чудесно, что она родилась в столице! А ведь могла появиться на свет где-то в Сибири или – боже упаси! – в казахском ауле. Ни кофе на вынос, ни концертов, ни торговых центров.
Осень тогда выдалась волшебная. Москва переоделась в желтый и бордовый. Я ходил окрыленный и влюбленный: то ли в девушку, то ли в город. Говорят, Москва не для мечтателей, но мы с ней как-то быстро сошлись характерами.
