«Я не агнец, хоть трепещу под бременем забот,
но я живу и я дышу, моя звезда ещё взойдёт!» Автор.
Молоденькая, стройная, как горная лань, девушка, с льняными, вьющимися и мягкими, как шёлк, волосами, волнами спускающимися до плеч, с выразительными глянцевитыми, серо-голубыми, с поволокой, глазами, окаймлёнными густыми, длинными ресницами, – безбоязненно и ловко спустилась со знакомого крутого обрыва прямо на речку. Лиза, так зовут нашу героиню, пополоскав свои стройные мраморные ноги в прозрачной, тёплой, как парное молоко, воде, подняла вверх голову, жмурясь от яркого полуденного солнца. Как же, Бог мой, ей всё тут было до боли знакомо: все бугорки, канавы и выбоины, заросли чахлых кустиков и одиноко стоящие деревья; и эта маленькая, когда-то полноводная, а сейчас сильно обмельчавшая сельская речушка, голубой змеевидной лентой вьющаяся меж
высоких берегов, и эти озорные курчавые облака, будто играющие в прятки друг с другом. И с этой дивной первозданной красотой, с этим привычным сельским ландшафтом, с удивительной гармонией небес и земли, как с детскими сказками и грёзами, Лизе и её трём любимым братьям, – страшно подумать, – в скором времени предстоит расстаться и быть может – навсегда.
Тем не менее Лизину прекрасную девичью грудь так и распирало если не от счастья, то скорее всего в предвкушении перемен, сулящих ей чего-то такого необычного, отчего замирала душа, чего-то загадочного, хотя и тревожного, смутного.
Надо сказать, что Лиза Ивлева в силу своей необычной и богатой натуры, едва на горизонте замаячат пусть крохотные, пусть обрывки каких-то ничтожных перемен, тотчас начинает всячески фантазировать, как, впрочем, любой мало-мальски мечтательный человек, а тем более, владелец прекрасной наружности, вдобавок недурно образованный.
Если хотите, Лиза, как художник кистью, рисует в своём воображении картины будущей жизни. А как она её себе представляет? По правде говоря, как незабвенные тургеневские героини. Ни больше ни меньше. Разумеется, это немножко странно и наверняка старомодно в наш-то определённо меркантильный век. В самом деле, не думать о всяческих благах, заморских странах, о роскошных фешенебельных особняках, о яхтах, словом, о приземлённых материальных вещах, а представлять себя, идущей рука об руку со своим спутником, жгучим брюнетом, или голубоглазым блондином, без разницы, ловить его полный любви и неги взгляд из полуопущенных век и вести с ним бесконечные задушевные разговоры.
Гм… это что-то из области фантастики, наверняка скажет, или подумает искушённый читатель. Но я готова с ним поспорить и, положа руку на сердце, заявить, что такие люди, как Лиза Ивлева, мечтательные и запоем глотающие классические произведения в эру гаджетов, как редкие ископаемые, слава Богу, ещё есть.
Однако злые языки в полувымершем селеньице, где в настоящее время волею судьбы обитают Ивлевы, между прочим, с ехидцей поговаривали, что Лиза – девушка, мол, не от мира сего, а с такими сейчас не особо церемонятся, более шустрые и загребущие раздавят их рано или поздно, попадись они им под руку.
Например, Лукерья Догадова, родная сестрица Раисы Ивановны Ивлевой, – Лизиной и её братьев матери, – пышнобёдрая и несколько косноязычная особа, не раз и не два без стеснения выговаривала сестре:
– Избаловала ты своих детишек, Раюха, ох и избаловала, а особенно Лизку. Учительшей работает, а к жизни всё не приспособлена, в облаках до сих пор витает, прынца сказочного, небось, ждёт. Пора бы тебе, дорогуша, выпустить ребят из-под подола-то своего, а ты носишься с ними, как дурень со ступой.
Впрочем, на эту тираду прямая и бескомпромиссная Раиса Ивановна сухо отвечала, поджимая свои ещё пухлые и далеко не бескровные губы:
– Мои дети, в том числе Лиза, может, не очень приспособлены к жизни, зато честные и справедливые, и никогда, я уверена, ничего дурного не отчебучат, как некоторые… которые, между прочим, Бог знает от кого в пятнадцать лет родили и самым бесстыдным образом сбагрили дитятко на бабушкины плечи…
А поскольку камешек был запущен прямо в огород Лукерьи, последняя от злости, как хамелеон, то и дело меняла краску в лице, и губы у неё дрожали, и голова тряслась, как в лихорадке. Но, увы, от правды никуда не денешься. Её непутёвая дочка Маша, широкоскулая и остроносая, с пронырливыми мышиными глазками, действительно после того, как в подростковом возрасте произвела на свет ребёнка, куда-то сгинула, точно в воду канула.
…Лиза, напевая что-то себе под нос, благо никого вокруг не было, уютно устроилась на берегу, под кронами своих любимых молоденьких дубочков, которые всегда её утешали шелестом изумрудных листьев. Вот-вот должна подойти в это условленное место её любимая и, пожалуй, единственная подруга, с которой они с детства почти не разлучались, – Соня Кудрявцева. Последняя не заставила себя долго ждать. Запыхавшись, она села рядом с Лизой, опустив на свои стройные от природы смуглые ноги, тоненькие, сплошь, словно в узорах, в синеватых жилках, руки.
