«Дорогая Розмари!
День выдался текучим и безотрадным, словно подвешенным к небу в сетке. Спасибо тебе, что написала. Я вижу, как перед окнами карусель опавших листьев кружит вокруг мусорной урны. Это похоже на джаз по звуку. Пустые улицы. Как будто почти все горожане скрылись в своих квартирах, и небеспричинно. Сейчас кажется модным избегать общественных мест. Даже баров, о чем я сказал Хемингуэю, за что он толкнул меня в живот. В ответ я спросил его, мыл ли он руки. Он их не мыл. И даже не думал отпираться. Он считает, что это обычный грипп. Интересно, кто ему такое сказал.
Администрация предупредила всех, что надо на месяц запастись необходимым. Мы с Зельдой купили красного вина, виски, рома, вермута, абсента, белого вина, хереса, джина и, упаси господи, бренди, если понадобится. Прошу, молись за нас.
Видела бы ты площадь – выглядит ужасно. Я в ужасе от чертовых возможностей, которые несет такое будущее. Длинный день медленно катится вперед под виски с содовой, который все больше похож на воду. Зельда говорит, что это не дает повода пить, но перо по-другому в руках не держится. В задумчивости сидя на веранде, я наблюдаю за далекой линией горизонта, скрытой в мутной дымке, и будто различаю неотступную кару, которая уже давно движется в нашу сторону. И все же в щербатом очертании закатных облаков я замечаю одну-единственную полоску света, которая заставляет меня верить, что настанет лучшее завтра.
Искренне твой,
Фрэнсис Скотт Фицджеральд».
(фэйковое письмо)
У турникета, похожего на поломанную карусель, стояла будка с вросшим содержимым в виде бдительной консьержки. Оттуда зырила настороженная бабушечья физиономия, обрамленная сединой и авиаторскими очками.
Тут же, контролируя порядок, чесал опрелости охранник. Он выглядел, как подросток, умыкнувший вещи старшего брата и жаждущий, чтобы об этом узнал весь мир. Форма на него слишком велика, мешковата и просторна. В нее могли втиснуть трое таких, как он.
Консьержка отметила в журнале, что я покидаю здание. Пришлось отдать в залог паспорт.
Старая, обнесенная пылью кошелка.
– Я же на минутку, доставку забрать.
– Меня не интересует, – напыщенно проскрипела в ответ. – Я обязана записывать. Вдруг ты своей доставкой весь подъезд заразишь.
Я безнадежно пожал плечами и пошелестел к выходу. На мне была одноразовая целлофановая накидка. В ней я чувствовал себя плохо упакованным, разболтанным товаром. Покидать дом без этого защитного смокинга, равно как и без пропуска, запрещалось.
Пропуск – это твой билет в свет. Он выдавался ровно на неделю. Там значились три похода в супермаркет и, по согласованию врача с комиссией, на аптеку. Третья волна ковида крепко взяла за жабры мир, окончательно закупорив людей по своим норам.
Но все же лазейка была. Маленькое, но действенное исключение. И это – домашний питомец.
Если у тебя есть животное, требующее выгула, тебе выдают специальный ежедневный двухразовый выпуск на улицу. Пусть и по полчаса, пусть и не дальше двухсот метров от дома – но это не опостылевшие четыре стены. Это возможность подышать воздухом за пределами балкона.
Успели воспользоваться лазейкой далеко не все. Собачьи приюты давно опустели. Не совсем законно и на грани чуда сосед отловил бродячего пса у гаражей, гоняясь за ними и подстерегая не одну ночь. Вычухал, вылизал, теперь платит дикие деньги за корм, но плачет от счастья.
На сайтах по продаже я плотно и безнадежно застрял в очереди. Самый занюханный и чмошный блоховоз отныне был на вес золота.
Но все же я добился своего.
Собаку я раздобыл чуть ли не подпольно. Через десятых знакомых стало известно, что хозяина забрали в больницу, со скудными шансами на возвращение. И знакомые сжалились, за страшные деньги оторвали от сердца собачуру. Алабая. Меня сразу предупредили, что собака стара, дряхла и немощна. И резвиться способна разве что секунду после пинка.
Но во времена немыслимого дефицита перебирать и крутить носом не приходится.
Я выскочил на улицу. Десять дней волнительного ожидания закончились. У парадного, в четко ограниченной зоне, дожидался курьер. Облаченный, законопаченный по всем правилам безопасности. Это мог быть кто угодно – парень, девушка, новозеландский папус, орк.
Переноска с ярлыками и наклейками стояла на деревянной скамье. Скотчем к ней примотали подарочный санитайзер. За такие деньги могли и военно-полевой госпиталь бонусом подогнать.
– Смотреть будете? – нахально спросил курьер. По интонации – молодой, нарванный, мажористый паренек. Другие нынче в курьеры не пробьются, только по блату.
– Разумеется, – сдержанно ответил, несколько сбитый с толку его тоном.
Курьер громко вздохнул и снял решетчатую крышку с переноски. С жутко колотящимся сердцем, вспоминая истории в форумах о том, что привозят дохлых псов, заглянул внутрь.
