– И руки в стороны! Да! Вот так!
А-а-ах! Ожерелье брызг летит вправо, влево, далеко вперед и ввысь. Выше, еще выше, к лазоревой сини, к бирюзе и кипени облаков, прямо к охряному солнцу… вы-со-ко!
Эсфирь хохочет – белозубо, заливисто – и взмахом заплетает ожерелье вокруг себя в косу. Брызги от волн, брызги потоков энергии – она уже не различает их.
– Эй, эй, потише! – кричит отец с веселой тревожинкой в голосе, но их лодчонка летит по волнам все быстрее и быстрее, вот-вот вспорхнет, и он решается: – А теперь вверх! Давай… Держи курс!
Девочка взмахивает руками – ладони, будто голубиные крылья, – и лодка взмывает над пенистым гребнем. Вот так, да, а сейчас – в небо!
– Хе-э-эй! – Эсфирь то ли восклицает, то ли поет. Возглас несется, раздувая маленький парус, становясь порывом ветра. – Ура, получилось! – Она оборачивается к отцу. Челнок ныряет носом вниз.
– Да не бросай такелаж, следи же! – смеется папа, поддерживая лодку своими потоками-канатами. Почему-то он представляет себе потоки как веревки или тросы, а Эсфирь видит цепочку брызг. Наверное, потому что она девочка.
Сегодня ей исполняется девять, и она счастлива. Впервые она сумела поднять лодку над водой. Дальше будет все легче и легче. Она научится управлять судном без постоянного контроля, она создаст вокруг челнока силовое поле, она взмоет в небеса, она сама, без помощи отца, полетит на орбиту и дальше, к звездам, однажды она смастерит свою бригантину и станет настоящим корабелом. Как папа.
– Пап… там что-то…
Девочка ощущает смутное волнение и оглядывается. Отец тоже смотрит на оставленный берег.
– Папа! Дом. Наш дом горит!
Не говоря ни слова, отец берет управление на себя. Лодка опускается на воду и быстрее ветра скользит обратно.
Эсфирь чувствует запах дыма, вспоминает, что в доме остался кот и подаренная папой на день рождения модель «Золотого» – великого фрегата древности. Ой, нет, слава богу, кот во дворе. Вон он, сидит на дереве, шипит, спина вся в саже, вздыблена. Эсфирь выскакивает из лодки прямо в воду, бежит, спотыкаясь. Отец ловит ее за плечо, кричит, чтобы стояла на месте, что все будет в порядке, вон, люди уже спешат на помощь. И она стоит. Несколько секунд, а потом вспоминает о фрегате и срывается к двери.
И – смутно… дым, темно, дерево, жарко, комната, жарко, жарко… огонь… падает… что-то кусает в глаз, жжет, очень жжет… до слез… папины руки… свежесть… свет и опять темнота.
Запах дыма. Запах дыма. Запах…
Эсфирь вздрогнула, просыпаясь. Судорожно втянула носом воздух. Дым… тонкой, едва слышной струйкой… горит где-то. И больно, тут, в груди.
Охолонуло сердце. Девушка вскочила, схватила портативный огнетушитель, под мышкой зажала ружье – эти две вещи хранились рядом с кроватью всегда.
* * *
Джей пригнулся, чтобы ненароком не попасться на глаза какому-нибудь чудаку, страдающему бессонницей, вслед за Ирвином протиснулся в щель меж акациевых зарослей. Сторож в этой части порта если и был, то, вероятно, дрых без задних ног у себя в домике и не заметил четверых авантюристов, проникших на запретную территорию.
К галеону решили не соваться, там точно будет охрана или даже команда на борту. А вот это суденышко у причала на отшибе – в самый раз.
Джей на секунду задержался. Может, все-таки не надо? Чего с этими корабелами воевать? Еще так по-ребячески, ночью, с канистрой горючки. Будто им снова по одиннадцать лет и они только что наслушались разглагольствований Чезаре: «Эти ублюдки человека и доисторических тварей тормозят прогресс, отбирают рабочие места у нормальных людей, лоббируют свои интересы в правительстве». Слова «лоббируют» Джей тогда не знал, но представлялось ему, как массы корабелов бегут по коридорам правительства и долбятся в главную трибуну лбами. Шесть лет назад он верил, что они плохие.
– Иди сюда, – прошипел Ирвин. Джей подобрался ближе.
Двухмачтовая шхунка была недостроенной: не хватало реи, пары-тройки досок по правому борту, собственно парусов и всяких мелочей, названиями которых Джей никогда не интересовался. Мерещилось ему или нет, в шхуне угадывалось нечто живое, спящее пока, – однако вот-вот оно заворочается, поднимет веки, глубоко вздохнет, просыпаясь.
Ребята подтащили канистру поближе, тихо заржали, когда Ирвин, запнувшись о швартовочное железное кольцо, чуть не навернулся вместе с ней. Горючкой плеснули на открытую палубу.
– Поджигай, – скомандовал Ирвин.
Пацаны швырнули на борт обычную зажигалку, пламя вспыхнуло мгновенно.
– Все, уходим! Уходим!
Двое тут же нырнули в спасительную тень кустов, Ирвин и Джей задержались. Шхуна полыхала знатно. Джей покосился на друга, тот стоял, щуря глаза, из-за игры света и теней казалось, что губы его кривятся в злой усмешке. «Пора бы сваливать», – подумал Джей, но, завороженный видом сотворенной ими стихии, продолжал смотреть на пожар.
Негромкий стук, а затем и приближающийся топот заставил его очнуться. В домишке, самом крайнем к морю, зажегся свет, на порог выскочила девушка в белой ночной рубашке. Длинные, растрепанные со сна волосы, такого же светлого, как ночнушка, цвета, босые пятки, в одной руке зажат небольшой баллон, в другой – старинная винтовка, Джей такие разве что в доме у деда видел, у него знатная коллекция.
