Привет, нелюбимый!
Ах, как ты удивился… Верно? Ведь раньше я звала тебя совсем иначе – любимый. Но это мое прощальное письмо, и я наконец могу сказать тебе правду.
Итак, мне это удалось! Почти удалось. Но осталось ждать недолго – завтра все закончится. Не верю… Боюсь верить! И все-таки моя душа поет от счастья, мне нужно с кем-то поделиться своей невероятной удачей. Поделюсь с тобой. Ведь у меня нет ни друзей, ни подруг. Я никого не люблю. Я использую людей в собственных целях, хотя те уверены, что именно они используют меня.
Точно так же, как был уверен ты.
Я вернусь домой. Завтра. Все сделаю – и сразу в аэропорт. Сразу на самолет. Я брошу все и улечу отсюда свободной от всего того, что связывало меня с прошлой жизнью.
Я оставлю все. Всех. И тебя тоже.
Ну что же, ты это заслужил. Ты лгал мне каждым словом, каждым поступком, уверенный, что перед тобой маленькая простушка, которая верит твоим лживым глазам и лживым поцелуям.
Глупый мальчик. Глупый и самонадеянный. Тебе предстоит убедиться, что и ты, и все твои предшественники, те, кого я называла своими друзьями или любовниками, – не более чем ступеньки, по которым я долго и трудно поднималась к своей цели.
Я решила написать тебе. Написать и рассказать правду. Мне хочется причинить тебе боль – такую же, какую ты причинил бы мне, если бы я и в самом деле была той глупенькой влюбленной девчонкой, которой ты меня всегда считал…
«Раз, два, три, четыре… Десять, пятнадцать… Двадцать шесть… тридцать девять…»
– Господа, всех прошу перейти в малый салон.
«Сорок пять… пятьдесят три…»
– Господа, убедительная просьба – ничего не трогать, особенно обивку мебели и фарфор.
«Пятьдесят… шестьдесят… семьдесят… восемьдесят… восемьдесят три… Восемьдесят три!»
Ничего себе, аж шея замлела…
– Мадам, прошу, мы все вас ждем.
– Ах, извините!
Алёна так улыбнулась высокому, худощавому, невыносимо корректному гиду, что холодноватая вежливость на его лице сменилась некоей блаженной растерянностью. Да, она умела улыбаться этак вот… И всякому мужчине, ловившему такую ее улыбку, казалось, будто именно его, только его всю жизнь ждала эта прелестная женщина, всю жизнь она мечтала только о нем. Дураком был тот, кто сей улыбке верил, вот что я вам скажу, господа! Сойти с ума без малейшей надежды на выздоровление и, главное, не желать выздороветь. Ох, сколько проблем огребла Алёна Дмитриева из-за своего неконтролируемого обаяния!
Правда, порой на ее пути все же встречались адекватные представители мужского пола, твердо знающие, что первым делом – самолеты. И сегодняшний гид, похоже, принадлежал к их числу. Потому что не рухнул морально и физически к ногам русской писательницы Алёны Дмитриевой, а, подавив восхищенный вздох, быстренько мобилизовался и сказал с легкой улыбкой:
– Прошу вас пройти вон туда. В малом салоне вы увидите великолепные образцы охотничьих натюрмортов, собиранием которых очень увлекался один из графов Талле. Поверьте, в своем роде они не менее интересны, чем эти рога.
И он окинул рукой вестибюль шато, сплошь, от пола до потолка, украшенный рогами оленей, косуль и разных прочих рогатых животных, которые водились в окрестных лесах и отстрелом которых развлекались в свободное время графы Талле, а также гости их сиятельств.
Писательница огляделась. Она одна задержалась в вестибюле, вся группа уже миновала его.
Алёна послушно прошла в малый салон, удивившись, что народу вроде бы гораздо больше, чем было во дворе, когда формировалась группа. Наверное, запоздавшие набежали. Она разглядывала людей, стараясь не смотреть на стены. Натюрмортов – а сочетание этих слов, nature morte, означает в переводе с французского не что иное, как мертвая природа… б-р-р! – наша героиня терпеть не могла, ну разве что за исключением тех, которые изображали изобилие роскошных цветов и фруктов. Живописание же убоины в стиле Вильяма ван Аелста или унылую изысканность «завтраков» Питера Класа на дух не переносила. Рога, украшающие вестибюль, тоже были, само собой, типичной nature morte. Однако Алёна ими вовсе не любовалась, как подумал гид, она их примитивно пересчитывала. И вот почему.
Давным-давно, еще в ту пору, когда одну шестую часть мировой суши занимало государство Советский Союз, Лена Володина – так изначально звали писательницу – смотрела какой-то польский фильм, жутко смелый по тем временам. Смелость, в частности, выражалась в том, что главный его герой появлялся перед камерой в плавках, плотно обтягивающих все его немалое мужское достояние, и демонстрировал гостьям свою квартиру, стены в которой были оклеены фотографиями мужчин, с женами коих сей молодчик наставлял им рога. И все фотографии были украшены нарисованными рогами! Так что сейчас, при взгляде на охотничьи трофеи семейства Талле, Алёна Дмитриева, дама довольно циничная, вспомнила тот фильм и нашла некоторую аналогию с украшениями графского вестибюля. Но, надо сказать, их сиятельства явно перещеголяли польского донжуана: у того в активе имелось около тридцати рогоносцев, а тут Алёна насчитала восемьдесят три пары рогов. С другой стороны, пан старался сам-один, а графы – поколениями!
