В трудный час, когда ветер полощет зарю
В тёмных струях нагретых озер,
Птичьи гнёзда ищу, раздвигая ивняк.
Сам не знаю, зачем их ищу.
Н. Рубцов. «Соловьи».
Неладное Лёшка чувствовал уже давно, но доказательств неверности Ирины найти не мог, да и не искал, если честно. Он ведь и всю жизнь был таким, – не то чтобы безвольно плыл по течению, но и не барахтался особенно, пытаясь выгрести со стремнины на более спокойный участок жизни. Вскипала жизнь вокруг Лёшки, – и он вместе со всеми летел в её бурлящем потоке, успокаивалось течение, – и он подчинялся ленивому движению, не задумываясь, куда и зачем несёт его… Последнее, кстати, нравилось ему куда больше, чем избыток событий, даже самых радостных. Мать ещё в школе называла его «тюфяком».
Так и в этом случае: чувствуя, и даже наверняка зная, что с Ириной происходит что-то неладное, что с некоторых пор стала она совершенно чужой, событий Лёшка не торопил. И, вполне возможно, жил бы он в приятном неведении, омрачённом разве что глухой неосознанной тревогой, еще очень длительный период времени, если бы не этот проклятый телефонный звонок, сделанный им из захолустного городка Н., куда Лёшку послали по работе в трехдневную командировку.
Какая техническая неисправность привела к тому, что телефонную линию перемкнуло, и вместо того чтобы услышать в трубке короткие гудки «занято», он вклинился в приватный разговор Ирины и Наташи, ее лучшей подруги, Лёшка не знал. Но факт остаётся фактом: он стоял в кабинке телефона-автомата междугороднего переговорного пункта городка Н., за добрую сотню километров от дома, и подслушивал сердечную беседу жены с подругой, причём, как выяснилось несколько позже, не имея возможности сказать им даже слово. А сказать его Лёшке захотелось уже спустя полминуты, когда до него дошли смысл и тема разговора подружек. Если договаривать до конца, Лёшка пустил обеих стерв матерком, приложил, что называется, по полной программе, но, увы! – именно после этого и выяснилось, что связь-то односторонняя: он жену с подружкой слышит, а они его – нет.
А может, оно и к лучшему? За три дня, – а именно настолько затянулись поминки по любви, проведённые в беспробудном пьянстве, – первые, самые сильные эмоции улеглись и домой Лёшка вернулся спокойным, рассудительным, с одной-единственной целью… Если честно, он был даже доволен, что не поддался первому душевному порыву и не позвонил тут же, из автомата, домой, чтобы наговорить Ирине всё, что рвалось наружу, а, выйдя из почтового отделения, зашёл в первый же магазин и купил литр её, родимой, с самой немудрящей закуской в придачу… Всё на свете только бредни, шерри-бренди, ангел мой.
Описывать бракоразводный процесс семьи Ахметьевых не стоит, хотя бы потому, что ничем он, в сущности, от подобных ему не отличался. За тем только исключением, что прошёл он более-менее мирно, без обычных взаимных обвинений и тяжбы по поводу нажитого имущества. Последнее, впрочем, в большей степени объяснялось тем, что особого имущества Ирина с Лёшкой за два года супружества не нажили. Как и детей. К счастью или к несчастью. Мог, правда, возникнуть конфликт из-за двухкомнатной квартиры, где проживали Ахметьевы, но тут закон был на стороне Лёшки. Вернее, – на стороне его матери, на имя которой была приватизирована квартира.
Так что, делить Лёшке с Ириной, по большому счёту, было нечего. За исключением, разве что, общих знакомых, – как тех, кого они приобрели за время совместной жизни, так и тех, кто пришел в неё из жизни прошлой, порознь, и стал общим знакомым уже впоследствии. Каждому из таких друзей и приятелей пришлось подстраиваться под новую реальность, искать новую манеру поведения в общении с бывшими супругами, но и здесь, если присмотреться, особых затруднений тоже не возникло. Кто-то принял сторону Лёшки, кто-то – Ирины, в основном, по половому признаку, разумеется. Самые же благоразумные предпочли выбору нейтралитет, трезво рассудив, что жизнь – калейдоскоп, и ещё неизвестно, как все обернется. Разойдутся, и вновь сойдутся, – мало, разве, таких историй? А ты потом кусай локти да кляни свою недальновидность…
Ну, а в главном проигрыше, как ни раскидывай, остался Лёшка. Друзьям и приятелям его развод был, конечно же, неприятен, кому больше, а кому меньше, но не более. Чужая жизнь интересна настолько, насколько позволяет своя. Несложную эту формулу новые времена сделали особенно актуальной. Подружкам Ирины, само собой, судьба Лёшкина была и вовсе до одного места. Сама Ирина внакладе тоже не осталась: вместе с желанной, как выяснилось, свободой, она обрела возможность быть с любимым, а значит, и новую жизнь, с радужными ли, печальными, но перспективами. Разумеется, Лешка, как и его бывшая супруга, тоже приобрел свободу, о каковой, если быть честным, случалось, что и мечтал, – так, знаете, чтобы на денёк-другой вырваться с друзьями куда-нибудь на лоно природы, да тряхнуть стариной. Но, как выяснилось уже спустя неделю после развода, не нужна она ему оказалась, эта свобода, постылая, тягостная, поскольку оборотной стороной её оказалось одиночество. Забыть о котором, хотя бы отчасти, можно было днём, на работе, но которое вкупе с памятью наваливалось на Лёшку по вечерам, когда он оставался раз на раз с самим собой в пустой квартире.
