Читать онлайн полностью бесплатно Анна Вербовская - Когда мой папа надевает шляпу
© Вербовская А. М., 2019
© «Время», 2019
С утра я рад, чего-то жду…
Не знаю кому как, а мне с папой повезло.
Он у меня весёлый. Знает всё про космос, ракеты и звёзды. Любит черничное, брусничное, клубничное и вообще всякое варенье и маленькие пирожки – с грибами и луком. Ходит в поход на байдарке. И ещё он поёт хорошие песни.
– Какой большой ветер, – поёт папа, – напал на наш остров! С домишек сдул крыши, как с молока – пену.
Я дую на тёплое кипячёное молоко и представляю: остров, ветер, мы с папой спрятались в маленьком домике, прижавшемся к скале. Страшно!
– Не бойся! – смеётся папа и гладит меня по голове. – Я спою тебе другую песню.
– Пап, что такое манишка?
– Манишка… ну… такой нагрудник…
– Как у малышей?
– Почти. Только его джентльмены под фрак надевают. Вместо целой рубашки.
– Зачем?
– Ну… – Папа пожимает плечами. – Может, у кого денег нет на целую…
– А ты джентльмен? – спрашиваю я папу.
Папа смеётся:
– Это ты у мамы спроси.
– А у тебя есть манишка?
Нет, у папы моего нету ни фрака, ни манишки. Только песни.
– Хочешь, про раджу спою?
– Про раджу грустная… лучше «Утро красит нежным светом…»
– …стены древнего Кремля, – радостно подхватывает папа. – Просыпается с рассветом вся советская земля!
Папа поёт везде: дома – в ванной и на кухне, в лифте, в автобусе, на улице по дороге на работу. Иногда мне за него бывает стыдно. Не потому, что он поёт. А потому, что ведёт себя… хуже малыша в манишке, честное слово.
– Але-оп! – провозгласил на той неделе папа и жестом фокусника вытащил из кармана два билета в цирк. – Клоунов любишь?
Клоунов я люблю. И акробатов люблю. И воздушных гимнастов. И дрессированных мартышек и львов. И ещё я очень люблю свою маму.
– А почему билетов два?
– Потому что мама будет варить нам на обед борщ. И вообще… она цирк не того… не очень.
– Да-да, – подтвердила мама. – Я больше оперу. И балет. Идите-ка вы лучше вдвоём.
И мы пошли.
Всю дорогу папа громко пел:
Папа и правда радовался всё утро. Встал в полседьмого. Перебудил весь дом. Заставил меня сделать зарядку и съесть овсяную кашу. Маму – выгладить ему рубашку и завязать галстук. Сам-то он ничего не умеет – ни завязывать, ни гладить.
Потом надел новый костюм. Начистил до блеска ботинки. Мне велел вымыть туфли, зубы и уши. И вот…
Всю дорогу до цирка я крепко держала папу за руку. Боялась, вдруг он пустится ещё и в пляс. Искоса смотрела на прохожих, как они реагируют на его выступление. А папе до прохожих не было никакого дела. Он шёл и горланил без остановки:
– Пришли уже, – сказала я папе.
Прямо перед нами вырос огромный белый купол. Вокруг гремела музыка. Крутились карусели.
– Билеты не забыл?
Я знала, что говорю. Папина забывчивость вошла у нас в поговорку. Он всегда всё теряет, пропускает, забывает: куртку в троллейбусе, сумку в метро, покупки на прилавке магазина. Я уж не говорю про мой и мамин день рождения.
– Где билеты-то?
На этот раз билеты оказались на месте – в кармане папиного пиджака. Видно, он просто забыл их забыть.
– Проходите, – сказала тётенька в бордовом жакете.
И мы прошли. Папа втянул носом воздух и зажмурился:
– Хорошо! Как в деревне!
Пахло слонами, опилками и сладкой сахарной ватой.
– А не ударить ли нам по мороженому? – спросил папа. – Или предпочитаешь сфотографироваться с обезьяной?
Я предпочитала ударить. В смысле – по мороженому. Мы протиснулись к лотку, сплошь заставленному вафельными стаканчиками. Из стаканчиков торчали разноцветные круглобокие шары: белые, коричневые, кремовые.
– Тебе шоколадное?
Себе папа взял сразу два: ванильное и крем-брюле.
– Больше всего люблю цирк из-за слонов и мороженого! – объявил папа, по очереди облизывая сливочные шапки. – Вкуснотища-а-а!!!
Папа чавкал, хлюпал, причмокивал и хрюкал от удовольствия. Откусывал то от ванильного, то от крем-брюле. Вгрызался в стаканчики. Подхватывал языком стекающие по вафельным бокам капли. В общем, вёл себя… как обычно.
– Не пойму, какое лучше. Вроде ванильное… Или крем-брюле… А может, оба…
Ванильное мороженое таяло стремительно. Крем-брюле не отставало. Сладкие липкие потоки текли ручьём: папе на руки, на пол, на лацкан его нового пиджака.
– Эх, я растяпа! – расстроился из-за пиджака папа и в сердцах взмахнул остатками крем-брюле.
Кусок мороженого шлёпнулся на подол моего нарядного платья.
– Вот видишь, к чему приводит жадность, – объяснил мне папа, пытаясь уместить два обгрызенных стаканчика в одной руке. Второй рукой он тщетно старался нашарить в кармане носовой платок.
– На, – я протянула ему свой, с кружевами и вышитой в уголке розочкой.
Дз-з-з-з-з-з-з-зын-н-н-н-н-н-нь!!! – прокатилось по всему цирку.
– Пора! – всполошился папа.
– Ку-у-да?! – загородила грудью проход служительница с зажатым в руке веером программок.
– У нас билеты! – Папа вновь принялся рыться в своём кармане, на этот раз в поисках билетов.
