– Кэте Хойзерман?
Открывшей было вечером входную дверь молодой женщине пришлось немного отступить назад. В наступившем в подъезде полумраке перед ней предстал моложавый офицер СС, один из тех, кого фюрер называл охранными отрядами партии.
– Да, это я!
– Мы к вам, фрау Хойзерман! У нас к вам возникла пара вопросов!
– Я это поняла ещё минуту назад! Я готова на них ответить!
Сказав и получив нужный ответ, офицер тем не менее предъявил ей свой металлический жетон с надписью «гестапо». Смутно догадываясь о том, что бы всё это значило в преддверии ночи, женщина хладнокровно восприняла властный жест пришедшего исполнителя власти. Но гестапо есть гестапо. У них свой стиль работы. Грубо отстранив рукой женщину в вечернем платье от свежеокрашенной двери, офицер, а следом за ним и двое в штатском, кто был на лестничной площадке, с каменными лицами вошли в квартиру. Всё точно. Так и есть. Она находилась на Паризерштрассе № 39–40, и гестаповцы самодовольно уяснили для себя этот приличествующий случаю факт. Женщина, шокированная происшедшей бестактностью незваных гостей и внешне заметно утомлённая работой с пациентами зубной клиники, молча, проследовала за ними. В настоящее время они даже не обращали на неё внимания. Она остановилась, чтобы преодолеть возникшее волнение, но посчитала за благо оказаться свидетельницей того, что происходило в её квартире. Опустившись на краешек дивана, Кэте безучастно смотрела на то, как двое громил рылись в её вещах, разворотив при этом шкафы на кухне, бесцеремонно вышвырнули на пол спальные принадлежности; они не забыли обшарить туалет и ванную. До женщины так и не доходило, что же они искали в её квартире. Что и говорить, вечер для Кэт предстоял весёлый. Не обнаружив ничего подозрительного, что бы указывало на необходимость таких розыскных действий, гестаповцы вернулись к покинутой ими женщине. Кэт не знала, как себя вести в их присутствии, но своими словами уже знакомый ей офицер вывел её из состояния задумчивости:
– Фрау Хойзерман! От источника, заслуживающего наше доверие, гестапо стало известно, что вы укрываете у себя мужчину, как мы предполагаем и догадываемся, – тут эсэсовец загадочно ухмыльнулся, – еврея. Нам как служащим группы 4Б начальство поручило на деле проверить этот вопиющий для рейха случай. Вы в руках гестапо. С вашей стороны было бы разумно рассказать нам всё, что нас интересует, как на исповеди. Иначе для вас будет слишком поздно спасти себя. Я не шучу. По закону военного времени мы вынуждены будем привлечь вас к ответственности.
Буравя Кэт пытливым взглядом, офицер достал из брюк портсигар, вынул из его футляра сигарету, огнём зажигалки поджёг её и закурил. Это действие доставляло ему видимое удовольствие.
«Обыкновенная дура! Вывод напрашивается сам собой! Явно нервничает. То ли наше внезапное появление застигло её врасплох, то ли Кэт слишком умная, а там чёрт её знает. Иди разбери этих женщин. В её возрасте бабы вроде бы остепеняются. Сейчас проверим».
Кэт по-прежнему молчала.
«Вот и пойди возрази Шопенгауэру в том, что он неправ. Действительно. Глядя на эту кокетку с призывными губами, невольно вспоминаются мысли философа, обожаемого фюрером, о том, что разум обладает природой женщины: он может рождать, только восприняв».
Отвлёкшись от монолога с самим собой, эсэсовец вслух произнёс:
«Действия гестапо, фрау Хойзерман, всегда оправданны. Оно, поверьте, знает чего хочет и с кем нужно ссориться. С вашей стороны было бы очень неразумно уклоняться от сотрудничества с нами, мы ведь не какой-то там институт милосердия, а грозный инструмент, применив который, фюрер решает насущные вопросы управления рейхом. Вы в этом сомневаетесь, Кэт? Или вы задаётесь вопросом «так ли это?». Вы ещё верите в ту крамолу, что мы, немцы, ослабли из-за происков врагов? Если это всё для вас выглядит правдой, то у вас, должно быть, на уме навязчивые идеи, а это шаг к паникёрству и трусости. Не тешьте сейчас себя той мыслью, что вам с руки провернуть шутку с нами. Вы не в театре сатиры и не в цирке. Мне искренне жаль, Кэт, но вашу дальнейшую судьбу предстоит решать нам, а не вам. Просто так мы в гости не приходим. Я бы очень хотел, чтобы вы хорошенько подумали над тем, что вы услыхали от меня. Я верю, вы нормальный человек, но у вас остался один лишь выбор между тем, проведёте вы остаток своих дней под солнцем по-весеннему настроенного Берлина или очутитесь в тесных объятиях концлагеря. Выбор, скажу, фрау Хойзерман, у вас мизерный, а жизнь, увы, одна».
С этими словами неизвестный мужчина в форме СС внимательно посмотрел на 36-летнюю ассистентку профессора Блашке.
«Вроде бы, согласно досье, зубной техник. Рядом с фото профессора, бюргерскую внешность которого составляли седые виски, густые брови и ухоженные усы, как чёрные полосы на бледном узком лице, красовалось и её фото. Так себе, молодая женщина. Симпатичная. Она имела доступ к фюреру, а это было серьёзно. Есть над чем призадуматься сыску. Да и этот постыдный для немки эпизод укрывательства. Кого?! Еврея!!! Нет. Наша женщина, если и впредь так будет себя аморально вести, никогда не одолеет высоты национал-социалистической морали».
