За пределами Садового кольца, даже за Кольцевой, километрах в пятистах от Кремля начинается Мордовия. Лежит она в пределах двух рек: Мокши на западе и Суры на востоке. Если посмотреть на карту Мордовии, то она напомнит своими очертаниями собачку-болонку, – можно разглядеть лапки, ушки, хвостик. Мордочка смотрит на восток. Населяют этот край мордва-мокша и мордва-эрзя. Есть еще шокшане, но тех совсем мало, человек триста-четыреста.
Мордва – народ незлобивый и работящий, не дурак выпить и закусить, но упорный в своем труде. Если мордвин чего захочет – непременно добьется. Из коленки выломает. Когда человека не хотят обозвать ослом, но желают подчеркнуть его тупое упорство, говорят: упрямый, как мордвин.
Некогда, еще до основания Москвы, Мордовское княжество простиралось на многие сотни километров, начиналось южнее Пензы и обрывалось севернее Нижнего. Местные краеведы с гордостью рассказывают, что даже хан Батый не смог покорить свободолюбивую мордву. Злые языки, правда, уточняют, что Батый ту мордву попросту не заметил, так как его конница нипочем не желала переть в густые лесные дебри, в которых засела мордва. Так это или нет, но Батый на Русь действительно шел по мордовской земле. А что наши предки не встали грудью на защиту земли Русской, то сила солому ломит. Мордва настолько свободолюбива, насколько и не воинственна. Деревня на деревню подраться – это одно дело, а выходить во чисто поле против Батыевых нукеров – извините-подвиньтесь. А, кроме того, Мордовия в состав государства Российского вошла двести лет спустя после нашествия Батыя, уже при Иване Третьем. Предки наши, наверное, горько пожалели, что пошли под руку Москвы, в войсках Степана Разина и Емельяна Пугачева было полно мордвы. Пугачеву так понравилось гостить у мордвы, что он целый месяц пировал в Саранске. Дом, в котором он гулял, уже снесли, а вот кирпичный лабаз, из которого на стол таскали окорока и брагу, сохранился. Он до сих пор стоит на низах Саранска и называется «Пугачевская палатка».
В память о той грандиозной пьянке благодарные потомки воздвигли Емельяну Ивановичу памятник, единственный в мире, из гранитной крошки. Четырехметровый Пугачев в наши дни стоит на Посопской горе и пристально смотрит на запад. Дескать, «ужо вам…».
Самый знаменитый мордвин и ныне и присно – патриарх Никон. Тот самый, от которого пошел церковный раскол. Даже если земля мордовская не дала бы миру великих философов, замечательных офтальмологов, самобытных художников и скульпторов, олимпийских чемпионов и чемпионов мира, даже если бы ни один мордвин больше не прославился после него за пределами Мордовии, то и одного Никона хватит, чтобы навечно вписать мордовский народ в славные страницы российской истории. От Бреста до Владивостока и даже за рубежом православные тремя перстами крестятся во имя Отца, Сына и Духа Святого. Как Никон поставил.
Километрах в шестидесяти от Саранска находится село Старое Шайгово. Ни реки великой, ни даже железной дороги рядом нет. Лежит себе под холмом большое село, примечательное только тем, что оно – райцентр.
И русские здесь живут, и мордва, и Колька Осипов тоже здесь живет. Он родился здесь, окончил школу-семилетку и пошел работать пастухом в родной колхоз. Не то чтобы другой работы в колхозе не нашлось, иди, пожалуйста, в бригаду полеводов или скотником на ферму. Мало ли, где нужны здоровые мужики. Просто привык уже Колька к кнуту и коровам. Родители у него умерли рано, Кольке и одиннадцати не было. Взяла его к себе бабка. Но она была старенькая, к работе не способная, а пенсий в те годы колхозникам не платили. Так и жили – хоть побирайся. Стукнуло Кольке двенадцать лет, и пришел он к председателю колхоза наниматься на работу. Хорошо, что председатель был мужик не злой, вошел в Колькино положение, понял, что пацану с бабкой есть нечего, и взял на работу. Но мальца на трактор не посадишь, и мешки с зерном ему таскать еще не под силу. Так и стал Колька пастухом.
А что? Работа как работа. У нас любой труд в почете. Не знаю, как вам, а Кольке нравилось. Так он и жил с тех пор. Осень и зиму дома на печке валялся да в школу бегал, а с апреля и по самый октябрь скотину пас.
Напарника тоже звали Николаем, вернее, дядей Колей. Дяде Коле было уже за шестьдесят. На селе шутили: «Два Николая – старый да малый». Питались по домам. Пастуха накормить – святое дело. Личные коровы паслись вместе с колхозными, вот хозяева в качестве платы по очереди и кормили пастухов.
Пацан по-честному делился с бабкой продуктами. Считай, кормилец. Колькой одним и жила бабка да тем, что соседи от жалости принесут. Только два года назад не стало и бабки. Остался Колька круглым сиротой на всем белом свете, а ему тогда шестнадцать только исполнилось.
С паспортом, правда, заминка вышла. Хоть он и был ему положен, но никто ему его не выдал. Колька даже в паспортный стол не ходил. Не всем тогда выдавали паспорта. На их улице, например, ни у кого паспортов не было, и на соседней тоже.
