Время уже давно перевалило за полдень, а конный отряд только подъезжал к непомерно большим палатам, стоявшим неподалёку от берега Везелки. К палатам вела широкая и ровная дорога, спускавшаяся с холма, на котором остановилась дружина.
Владимир, сидя на коне, смурно глядел вниз, на постройку, и не заметил подъехавшего к нему Добрыню.
– Что, княже, не пора ли нам в хоромы? Всего и делов-то, девок погнать да стены подпалить. – сказал Добрыня, со свойственной ему прямотой.
– Не пора! – огрызнулся Владимир. – Скажу, когда будет пора.
***
Стоя на вершине холма и оглядывая красивый терем, который венчал княжеские палаты, Владимир с горестью вспоминал былые вольные времена ещё до той роковой осады Корсуни, которая принесла ему союз с Царьградом и… жену. В те дни он чувствовал себя полновластным хозяином своих земель. Зимами он разъезжал с дружиной по просторам Руси, взимал дань с городищ и не забывал останавливаться в палатах, где жили его женщины… много женщин.
С самой юности он любил наслаждаться жизнью: брага лилась рекой, красавицы всегда были рядом и не было, казалось, ничего невозможного; ведь если постараться, весь мир ляжет у его ног. Пресытившись зимними утехами, по весне, он возвращался в стольный град и готовил дружину к походу, а летом шёл за воинской славой в неведомые края.
Но, с недавних пор, всё пошло наперекосяк, хотя начиналось очень хорошо. После взятия Корсуни князь вынудил гордеца-басилевса отдать себе в жёны его сестру Анну, милую и скромную девушку. Союз с могущественной державой был скреплён династическим браком и не было в Ойкумене равных ему, Владимиру, сыну рабыни-ключницы! Мыслями князь витал в эмпиреях, но недолго. После возвращения в Киев и бурных празднеств в честь новой жены эта самая жена начала потихоньку устанавливать свои порядки.
Начала Анна с того, что по приезде, потупив глазки в пол и сложив руки в замочек, стыдливо попросила князя выделить место её свите, прибывшей с ней из Царьграда: пятнадцати женщинам (самым благонравным и воспитанным, каких только можно сыскать!) и советнику Никифору. Никифор, высокий, черноволосый, с козлиной бородкой мужик лет сорока от роду, сразу не понравился Владимиру. То ли хитринка в его умных и внимательных глазах, то ли жесткость, проступавшая в чертах лица, но что-то при взгляде на этого мрачного грека наводило на мысль о том, что хлопот с ним не оберёшься.
Однако, просьба звучала разумно: раз уж у него теперь жена, то надо и её и её людишек куда-нибудь да разместить. «Пусть себе корни пускает – подумал князь – лишь бы под ногами не мешалась».
Не прошло и месяца, как княгиню полюбила вся дворня. Бояре и дружинники при каждом удобном случае поминали «разумную и прекрасную» Анну и подозрительно нежно поглядывали на её свиту. А однажды так и вовсе, он наткнулся на Тихомира, известного на весь Киев похабника и кутилу, недалеко от комнат одной из компаньонок Анны. Князь тогда прошёл мимо, недоумённо посмотрев на смутившегося боярина. «Может они не такие и благонравные, девки эти» – подумал в тот момент Владимир.
Впрочем, всем этим обстоятельствам князь не придал большого значения. «Пусть себе тешатся» – думал он, с усмешкой. Сам же он свою жену недолюбливал. В постельных утехах Анна была холодна, строга, не любила распаляться и не позволяла ему разного рода вольностей; а ещё, она не пила ни браги, ни вина. Поэтому, прошло совсем немного времени и князь вернулся к своим прежним развлечениям с дворовыми девками забыв и думать про жену.
Прошло ещё два месяца, и он стал замечать, что отроки, отбираемые в дружину, стали, как на подбор, красивы ликом, ухожены и стройны. Если раньше князь гордился лихим и необузданным видом своих младших дружинников, то теперь он никак не мог понять, что же случилось с подрастающим поколением. «Неужто, богатыри на Руси кончились?» – подумал князь и со своими сомнениями пришёл к Добрыне.
– Не боись, княже! – ответил ему Добрыня, с улыбкой. – Сделаем из них богатырей, и года не минет!
– Да и княгиня мальцов ой как хвалила! – добавил он и посмотрел на Владимира, будто ожидая благодарности.
– Смотри у меня! – грозно сказал ему Владимир. – Чтобы к лету смогли на поляков идти!
Приезжий грек Никофор всё это время тоже не сидел сложа руки. Князь то и дело видел его шныряющим по палатам, шепчущимся с боярами и пишущим какие-то письма.
Как-то раз жена, уже по-свойски, вошла в его покои и завела разговор про возведение в стольном граде новой церкви. Она больше не смотрела с ложной скромностью себе под ноги и не раздавала ему лестных и хвалебных эпитетов, а просто рассказывала о том, что ему, великому Владимиру, нужно сделать! Разумеется, князь сразу же отказал ей и велел удалиться. Но не прошло и двух дней, как на совете тот же вопрос поднял Никифор. «Как он, кстати, оказался в совете, шельмец?» – удивился князь. И тут выяснилось, что исключительно для блага государства и ради укрепления союзных отношений с Царьградом совершенно необходимо возвести ещё одну церковь, да не простую, а самую, что ни на есть величественную, каких ещё не знал стольный град. Бояре, посудив да порядив, полностью поддержали Никифора.
