Вот и пришёл ХХI век. Сколько мы ждали его, надеялись на перемены, на чудеса техники, на то, что он принесёт нам что-то новое, неизведанное. Мы мечтали, что в ХХI веке шагнём навстречу внеземным цивилизациям, всю работу за нас будут делать роботы, а мы будем наслаждаться достижениями прогресса. Будущее виделось нам в сверкающей блестящей золотистой мишуре, как подарок под новогодней ёлкой. И вот пришло оно, будущее. Я сижу в холодной комнате, где нет ни тепла, ни света, ни горячей, ни холодной воды. ХХI век… Зато захолустные провинциальные городишки вдруг стали столицами, а на окнах домов появились решётки, словно там сидят не добропорядочные граждане, а отъявленные преступники; ну а бывшие партийные лидеры, способные разве что неуклонно следовать генеральной линии партии и вовремя выкрикнуть нужный партийный лозунг – они теперь сплошь национально озабоченные президенты да олигархи, их возят на «Мерседесах»…
А ведь было же когда-то по-другому. Неужели было? Неужели бесплатно лечились и учились? Неужели было тепло в квартирах? Неужели не боялись завтрашнего дня? Неужели верили в светлое будущее?…
* * *
…Я шла домой абсолютно растерянная. Сегодняшний выпад Зои Кузьминичны выбил меня из колеи. Всё так здорово шло! Мне оставалось получить зачёт по деталям машин и подъёмно-транспортным устройствам, а потом уладить дело с историей КПСС. Вернее, не с ней, а с её преподавателем Виктором Дмитриевичем Загоровым. Он не только требовал безукоризненного знания всех съездов партии, их участников, резолюций, дат и т. д. и т. п. – он, этот искушённый партийный босс, парторг института, требовал от студентов в обязательном порядке участвовать в институтской самодеятельности. Без этого просто невозможно было сдать историю КПСС. На экзамене наш коварный экзекутор собирал списки ото всех руководителей кружков и секций, и, едва студент пытался выйти и начать отвечать по билету, Виктор Дмитриевич сурово его обрывал:
– Да подожди ты со своими троцкистскими уклонистами! Ты сначала расскажи, как ты поддерживаешь студенческую самодеятельность. Танцуешь? Что именно? Латиноамериканские танцы? Кто твоя партнёрша? – он старательно искал нужную фамилию в списках и говорил: – Ну-ну, покажи-ка, на что ты способен. А зачем тебе партнёрша? Стул возьми…
Вот так у нас проходили экзамены по истории КПСС. В аудиториях пели, плясали, декламировали, а потом с испариной на лбу рассказывали о VI съезде партии, к концу ответа с ужасом обнаруживая, что говорили не о VI, а о VII съезде. Но парторг института уже коварно потирал руки:
– Надо подучить, надо подучить! – и отправлял жертву с пустой зачёткой.
Со съездами у меня было всё в порядке, я даже знала всех членов Политбюро, а также кандидатов в члены Политбюро, я не боялась никаких дополнительных вопросов, потому что дома у меня была круглосуточная политинформация. Бабушка слушала новости каждые полчаса по «Маяку» и целый вечер потом мне всё пересказывала со своими комментариями. Так что я была в курсе партийной жизни чуть ли не с младенческого возраста. Тут я была спокойна. Но вот самодеятельность… В хор меня не приняли: едва я попыталась спеть «Смело, товарищи, в ногу», со мной тут же стали прощаться. В танцах тоже не сложилось. После того, как я оттоптала ноги всем кавалерам из танцевального кружка, у меня не осталось партнёра, и мне пришлось уйти. С тяжёлым сердцем я толкнула дверь, где декламировали стихи. На прослушивании я что-то бормотала себе под нос, никто ничего не понял, но посоветовали заняться балетом. Хвала Аллаху, такой студии у нас нет и не было. А то пришлось бы показывать, как я умею задирать ноги. Вообщем, сессия с экзаменом по истории КПСС неотвратимо приближалась, а у меня ещё не было главного – самодеятельности. Казалось, это единственная проблема на предстоящей сессии. Но сегодня Зоя Кузьминична подкинула ещё одну – по ДМ и ПТУ. То есть по деталям машин и подъёмно-транспортным устройствам.
Зоя Кузьминична была женщиной лет шестидесяти. Злые языки поговаривали, что она никогда не была замужем. По другим агентурным данным, у неё был взрослый сын, которого она тщательно оберегала от женского влияния. Согласно обеим версиям она ненавидела всех девчонок, девушек и женщин вместе взятых. Я уже имела счастье убедиться в этом на своей шкуре. А теперь, когда предстояло сдать курсовой по ДМ и ПТУ, мужество покинуло меня. Я видела, как она принимала чертежи и расчётную часть у однокурсников. Она пыталась быть современной и потому вставляла в свою речь разные дикие словечки.
– Прекрасная работа! – хвалила она Витю Хомича, нашего старосту. – Вот только двутавр надо раздраконить на отдельном листе, – говорила она, сладко заглядывая ему в глазки.
– Это что?! – орала она на Нинку Москальчук, которая от ужаса вжалась в стул и боялась поднять глаза. – Это – швеллер?!! Да это костыли для нищего калеки! Переделать! – и она писала ручкой на её листе ватмана: «переделать».
Толик Чернышев, не будучи уверенным в своих чертёжных возможностях, с трепетом подал ей свой курсовой проект.
– Сразу видна опытная рука, – похвалила его Зоя Кузьминична. – И придраться не к чему. Ставлю 5 и гуляй вальсом.
