Кеша-стакан
Ранним утром, пока вчерашняя жара невесомой пылью ещё отдыхала на высохших подорожниках глухого двора, Кеша, распахнув окно, в который раз пытался отыскать ответ на давно мучивший его вопрос:
«Почему этот обычный, огороженный от улицы старым кирпичным забором дворик притягивает его с какой-то неизвестной, даже таинственной силой»?
Ржавый гвоздь в стене гаража, выпавший сучок на краю обтоптанной скамейки под каштаном, проступившая сквозь штукатурку довоенная надпись «Franz Nikel» над окнами дома напротив. Что во всём этом особенного? Дворик как дворик. И по размеру невелик, сущий пустяк. Только почему же до боли в груди, до нетерпеливой истомы с наступлением каждого утра хочется ему увидеть этот спрятанный от остального мира кусочек земли раньше, чем суета дня разрушит его невесомый покой?
Дом ещё спал вместе с обитателями: заботливыми и безразличными, добрыми и не очень, алкоголиками и трезвенниками – всеми, кто сумел лучше или хуже устроиться в потрескавшейся от старости скорлупе переселенческого общежития.
Недолгое проживание, обещанное чиновным людом при заселении сюда, растягивалось для жильцов «общаги» на нескончаемые годы. Въезжали в её обветшалые стены не радостные новосёлы, а вынужденные переселенцы: аварийщики, погорельцы и прочие неудачники. Оттого происходило всё обыденно и тихо. Не велика была радость начинать новую жизнь в общежитии с тёмными коридорами, общими кухнями, скрипучими лестницами и тенётами небелёных потолков. Следом за переселенцами в обитель тянулись старые проблемы, которые, репьём прицепившись ещё в молодости, не найдя решения, волочились за ними в эти ободранные стены, поскольку им тоже некуда было деваться. Вылупиться из переселенческой скорлупы общежития получалось далеко не у всех.
Единственным жильцом, которого устраивало всё, был, пожалуй, Кеша. После череды житейских штормов он просто отдыхал, тихо проживая в небольшой комнатке на первом этаже. Одно ему с первых дней пребывания в этих стенах показалось загадочным… Отчего же каким-то новым, ранее незнакомым чувством ощущает он близость тихого, ничем не примечательного дворика под окнами? Как случилось, что на этом окружённом со всех сторон кусочке земли течёт своя, но осмысленная кем-то свыше жизнь? Двор, похоже, также не был безучастен к нему. Иногда он подолгу молчал, будто раздумывал, иногда беззвучно шептал.
– Задумайся, Кеша, посмотри в себя. Да, да, в себя… Закрой глаза и рассмотри там, не таясь, все закоулки собственной души. Может статься, что и увидишь в её потаённых уголках свет. Или там так же, как и здесь, темно, и не у кого спросить: «Как быть? Как сделать правильно?».
– Ответы на все твои вопросы внутри тебя, так что не стесняйся, заглядывай туда чаще, – говорил ему безмолвно старый дворик.
Никто из жильцов, казалось, не замечал ни этих слов, ни самого дворика. Не до того, как видно, было всем. Только замечают они или нет, нравится это кому-то или напротив, противно, поутру Кеша обязательно откроет окно, обопрётся локтями о подоконник с закрашенными следами от пребывания предыдущих жильцов и вновь увидит мгновение, когда время начинает двигать события во всём огромном мире.
Время имеет власть над многими людьми, даже над теми, кому до этого нет дела. В погоне за сиюминутными событиями они, будто беспокойные пассажиры курьерского поезда, запинаясь, бегут в конец состава, торопятся, спотыкаясь, даже не понимая, зачем… Из вагона в вагон, из года в год… И лишь уткнувшись лицом в пыль стек ла последнего вагона, невольно останавливаются, чтобы задать себе последний вопрос:
– Зачем всё было?
Бесплодные минуты, секунды, неожиданно быстро сложившиеся в жизнь, промелькнули одна за другой, неумолимо одинаковые, будто бетонные столбы вдоль насыпи… Лестница железнодорожного полотна, закончившись, убежала в прошлое. Только вдруг, словно вспышка – озарение!.. «Может, вернуться? Прямо сейчас!.. Обратно по той же дороге. Назад в прошлое!» Только невозможно это сделать. Наглухо закрыта дверь в тамбуре последнего вагона…
Минута тогда и минута сейчас. Как они разнятся в своём понимании. Какая пропасть различия между ними. Отчего же им, таким одинаковым, трудно, порой невозможно ужиться в одном человеке? Может, опять виновато время, которое, разлучив эти мгновения, изменило их понимание, а может, и саму суть…
* * *
Сбросив бремя житейских проблем, Кеша испытывал обострённую радость от ощущения свалившейся на него свободы. Понимая по-своему значение слова безответственность, он действительно не хотел больше ни за что отвечать, не хотел подчиняться кому-либо, а ещё больше – привыкать к новым людям, слушать их назидательные речи или нравоучения. После всех произошедших в последнее время изматывающих душу событий ему теперь всего-навсего хотелось понять истинный смысл самой обычной жизни, а потому ценил он её такой, какая есть, без раскрасок и ретуши.
Кеша хорошо запомнил ту осень, когда он с нехитрым скарбом переехал в небольшую комнатёнку переселенческого общежития. Едва дождавшись утра, он открыл единственное окно и тут же в нетронутой тишине начала дня уловил едва различимые шорохи. Это были звуки последних мгновений жизни огромных листьев каштана цвета солнца. Обожжённые по краям осенним багрянцем, они, медленно кружась, обречённо падали на холодную землю, пожелтевшую траву, старую скамейку. У Кеши перехватило дыхание… Что-то живое и нереально тёплое неслышно коснулось его. Медленно опустилось сердце, стало сладко во рту. Почему? Он не знал…
