Качели во дворе надсадно скрипнули, спугнув прикорнувшего неподалеку голубя. Тот коротко уркнул и тяжело взмыл в сентябрьское небо. Ника придала ускорения ногой и полетела по кругу, раскручивая себя за невсамделишный руль. Быстрее, резче, почти до тошноты. Да хоть бы и вырвало, что ли, все равно хуже не станет. Потому что куда уже хуже?
Вот бы забыть картинку, которую увидела сегодня. Перестать думать о случившемся хотя бы на восемь минут. Почему именно на восемь, Ника не знала, но продолжала с остервенением крутить синий руль с облупившейся краской.
Поворот: почему она задержалась после уроков? Второй: почему телефон был не на беззвучке, как обычно? Еще один: как завтра пойти в школу и как показаться тем двоим?
На глаза стремительно опустилась темная шторка, на фоне которой замелькали желтоватые пятна. К горлу подступила горечь с мерзким привкусом столовской котлеты, которую проглотила в обед.
Ника откинулась на металлическую спинку качели, свесила голову назад. Позволила времени расправиться с ускорением, которое сама задала. Дождалась, пока кружение прекратится. И только после этого сложила руки на руль и уронила на них голову. Бисер с фенечек на запястье врезался в лоб. Но это ничего. Важнее другое. Наконец-то омерзительное чувство стыда вылилось в слезы.
Сегодня она задержалась чуть дольше, стараясь прихваченным утром утюжком для волос придать непослушным локонам какое-то подобие шика. Трудилась у зеркала, высунув от напряжения язык. Раздевалка располагалась за шкафом, никто ее не увидит. Вообще, она не просто так там торчала. Уроки закончились пораньше, и все уже свалили домой. Нике это было на руку. Знала, что Эдик сегодня дежурит около входа, надеялась дождаться окончания смены и дойти до остановки с ним рядом. А может, вообще проводит до дома. Раньше, особенно при хорошей погоде, они частенько шли пять километров пешком. Шли, не касаясь друг друга, не флиртуя и не заигрывая, но Ника всегда ощущала его энергетику и грелась в лучах молчаливого счастья.
Раздался стук закрывшейся двери. Прошаркали по линолеуму чьи-то ноги.
– Да куда ты гонишь, сейчас мне лямку порвешь, от Виктории сикретс, – зажурчал смехом нежный голосок.
«Даринка, жучка, что она тут делает? И с кем?» – Ника ухмыльнулась, левой рукой придерживая черную ручку электрических щипцов, а правой обводя клубничным блеском губы.
Она валяется с проворности подружки с параллельного десятого «Б». Как ее вообще классную комнату «ашек» занесло, своей что ли мало?
– Ты такая горячая, Дарина, ну чисто динамит, – прорычал низкий голос.
Его голос. Эдика.
К горлу подкатил горький ком. Так у нее бывало при волнении, с детства. Перегиб желчного пузыря.
Плойка скользнула чуть ниже и обожгла висок.
Чтобы не вскрикнуть, Ника зажмурилась и ущипнула мочку уха.
«Чео-о-о-рт». Нет, она себя не выдаст.
«Хоть бы они ушли, плиз-плиз-плиз»1. Ника многое бы отдала, чтобы получить шанс незаметно выскользнуть из школы и убежать подальше от этого кринжа2.
«Если нужно будет, заночую тут за шкафом, только бы не натолкнуться на подлую парочку».
– Which is ironic. Because when I wasn't honest, I was still being ignored3, – запела Билли Айлиш из ее рюкзачка.
Мама. Всегда звонит не вовремя. Почувствовав, что стыд кипятком ударил в макушку, Ника вытащила из розетки шнур Ровенты, схватила с вешалки ветровку и сумку, и прямо так, с утюжком в руках, вышла из-за шкафа и быстро проскочила мимо ошарашенных ребят, старательно отводя глаза в другую сторону и надеясь, что лицо ничего не выражает.
Теперь, сидя на качелях, по привычке сделала селфи. Через телефонный автопортрет она лучше понимала свое состояние, чем оценивая лицо в зеркало или слыша замечания мамы. Придирчиво посмотрела на полученное фото. Короткая стрижка агрессивно топорщилась. Даже вожделенный Дайсон не смог бы исправить ситуацию, не то что мамина Ровента. Час назад Ника оставила на полу ванной пятнадцать сантиметров волос, полчаса назад – смыла обесцвечивающую краску и увидела новый соломенный цвет вместо природного русого.
Уродство на голове пробудило нелестные ассоциации. Ника вспомнила, как в деревне у бабушки ходила на поле. Там росла пшеница, или рожь, или что-то там еще. И вот когда это нечто зерновое убрали комбайнами (надо же, вспомнила словечко), на месте стеблей и колосков остались жесткие палочки. Ярко-желтые на черном фоне земли. Теперь такие же бесящие пучки торчали из ее розовой кожи. С таким убожеством вместо прически только народ смешить, а не самовыражаться.
Пальцы резво набрали: «Мам, привет! Помнишь, ты говорила, что теть Зоя теперь колорист в крутом салоне? Запиши меня к ней, плиз. Это срочно! Сегодня! Дома объясню. Вопрос жизни и смерти». Ника снабдила просьбу толпой умоляющих эмодзи и нажала «отправить».
«Сегодня в 19:00. Зоя из-за тебя согласилась задержаться, мне еле удалось ее уговорить. Так что смотри не опаздывай. За посещение сама переведу, а от тебя буду ждать объяснений». Следом пришло второе сообщение: «добирайся потом на такси, не хватало еще за тебя переживать».
Когда Ника зашла в салон, там уже почти никого не было. Администратор рассчитывала предпоследнего клиента, второй мастер с щеткой в руках сгребала кучки черных волос к ведру.
