И день, и ночь – прислушиваться к звуку,
и всё равно его не уберечь.
Чужую заблудившуюся руку
снимая с плеч,
быть непохожей, молчаливой, тонкой,
курить, вполголоса роняя «нет», —
присутствовать. И вслушиваться только
в тот дивный бред,
которым ночи полны до предела.
А дни – как акварельные штрихи,
как бабочки: пестры, легки, несмелы,
и как стихи, —
лишь начаты – и вот уже разлука,
и ночь диктует странные слова…
Так, трепетно прислушиваясь к звукам,
живёт трава;
так дерево ладони тянет к небу,
неистово, почти лишаясь чувств;
и вслушивается в ночную негу
жасмина куст…
И я – трава, я – дерево, я – стебель,
я слушаю, я только слышу, но —
в какую же немыслимую степень
возведено
моё молчанье! Не слезой – стихами
прольётся ли?.. Останется – ничем?..
Кто тайну мог бы выразить словами?
Лишь тот, кто нем.
Ни ласки, ни любви, ни снов, ни хлеба, —
не нужно ничего в тот редкий час —
тот час, когда мы можем слышать небо,
и небо – нас;
тот час, когда придут слова живые —
сберечь, не растерять их, сохранить,
собрать в ладонь, как капли дождевые,
и не пролить, —
так день и ночь. Привычно и волшебно
всю несказанность принимая в дар,
быть пленницей немой немого неба —
во власти чар.
