Читать онлайн полностью бесплатно Игорь Губерман - Камерные гарики

Камерные гарики

В сборник вошли стихотворения известного поэта Игоря Губермана.

Книга издана в 2009 году.

ОБГУСЕВШИЕ ЛЕБЕДИ

Благодарю тебя, Создатель,

что сшит не юбочно, а брючно,

что многих дам я был приятель,

но уходил благополучно.


Благодарю тебя, Творец,

за то, что думать стал я рано,

за то, что к водке огурец

ты посылал мне постоянно.


Благодарю тебя, Всевышний,

за все, к чему я привязался,

за то, что я ни разу лишний

в кругу друзей не оказался.


И за тюрьму благодарю,

она во благо мне явилась,

она разбила жизнь мою

на разных две, что тоже милость.


И одному тебе спасибо,

что держишь меру тьмы и света,

что в мире дьявольски красиво

и мне доступно видеть это.

ВСТУПЛЕНИЕ 1-е

Прекрасна улица Тверская,

где часовая мастерская.

Там двадцать пять евреев лысых

сидят – от жизни не зависят.

Вокруг общественность бежит,

и суета сует кружит;

гниют и рушатся режимы,

вожди летят неудержимо;

а эти белые халаты

невозмутимы, как прелаты,

в апофеозе постоянства

среди кишащего пространства.

На верстаки носы нависли,

в глазах – монокли,

в пальцах – мысли;

среди пружин и корпусов,

давно лишившись волосов,

сидят незыблемо и вечно,

поскольку Время – бесконечно.

ВСТУПЛЕНИЕ 2-е

В деревне, где крупа пшено

растет в полях зеленым просом,

где пользой ценится гавно,

а чресла хряков – опоросом,

я не бывал.

Разгул садов,

где вслед за цветом – завязь следом

и зрелой тяжестью плодов

грузнеют ветви,

мне неведом.

Далеких стран, чужих людей,

иных обычаев и веры,

воров, мыслителей, блядей,

пустыни, горы, интерьеры

я не видал.

Морей рассол

не мыл мне душу на просторе;

мне тачкой каторжника – стол

в несвежей городской конторе.

Но вечерами я пишу

в тетрадь стихи,

то мглой, то пылью

дышу,

и мирозданья шум

гудит во мне, пугая Цилю.

Пишу для счастья, не для славы,

бумага держит, как магнит,

летит перо, скрипят суставы,

душа мерцает и звенит.

И что сравнится с мигом этим,

когда порыв уже затих

и строки сохнут? Вялый ветер,

нездешний ветер сушит их.

БЕЛЕЕТ ПАРУС ОДИНОКИЙ

Это жуткая работа!

Ветер воет и гремит,

два еврея тянут шкоты,

как один антисемит.

* * *

А на море, а на море!

Волны ходят за кормой,

жарко Леве, потно Боре,

очень хочется домой.

* * *

Но летит из урагана

черный флаг и паруса:

восемь Шмулей, два Натана,

у форштевня Исаак.

* * *

И ни Бога нет, ни черта!

Сшиты снасти из портьер;

яркий сурик вдоль по борту:

«ФИМА ФИШМАН,

ФЛИБУСТЬЕР».

* * *

Выступаем! Выступаем!

Вся команда на ногах,

и написано «ЛЕ ХАИМ»

на спасательных кругах.

* * *

К нападенью все готово!

На борту ажиотаж:

– Это ж Берчик! Это ж Лева!

– Отмените абордаж!

* * *

– Боже, Лева! Боже, Боря!

– Зай гезунд! – кричит фрегат;

а над лодкой в пене моря

ослепительный плакат:

* * *

«Наименьшие затраты!

Можно каждому везде!

Страхование пиратов

от пожара на воде».

* * *

И опять летят, как пули,

сами дуют в паруса

застрахованные Шмули,

обнадеженный Исаак.

* * *

А струя – светлей лазури!

Дует ветер. И какой!

Это Берчик ищет бури,

будто в буре есть покой.

БОРОДИНО ПОД ТЕЛЬ-АВИВ

Во снах существую и верю я,

и дышится легче тогда;

из Хайфы летит кавалерия,

насквозь проходя города.

Мне снится то ярко, то слабо,

кошмары бессонницей мстят;

на дикие толпы арабов

арабские кони летят.

* * *

Под пенье пуль,

взметающих зарницы

кипящих фиолетовых огней,

ездовый Шмуль

впрягает в колесницу

хрипящих от неистовства коней.

Для грамотных полощется, волнуя,

ликующий обветренный призыв:

«А идише! В субботу не воюем!

До пятницы захватим Тель-Авив!»

* * *

Уже с конем в одном порыве слился

нигде не попадающий впросак

из Жмеринки отважный Самуилсон,

из Ганы недоеденный Исаак.

У всех носы, изогнутые властно,

и пейсы, как потребовал закон;

свистят косые сабли из Дамаска,

поет «индрерд!» походный саксофон.

* * *

Черняв и ловок, старшина пехоты

трофейный пересчитывает дар:

пятьсот винтовок, сорок пулеметов

и обуви пятнадцать тысяч пар.

Над местом боя солнце стынет,

из бурдюков течет вода,

в котле щемяще пахнет цимес,

как в местечковые года.

Ветеринары боевые

на людях учатся лечить,

бросают ружья часовые,

Талмуд уходят поучить.

Повсюду с винным перегаром

перемешался легкий шум;

«Скажи-ка, дядя, ведь недаром...» —

поет веселый Беня Шуб.

* * *

Бойцы вспоминают минувшие дни

и талес, в который рядились они.

* * *

А утром, в оранжевом блеске,

по телу как будто ожог;

отрывисто, властно и резко

тревогу сыграет рожок.

* * *

И снова азартом погони

горячие лица блестят;

седые арабские кони

в тугое пространство летят.

* * *

Мы братья – по пеплу и крови.

Отечеству верно служа,

мы – русские люди,

но наш могендовид

пришит на запасный пиджак.

КУХНЯ И САНДАЛИЙ

Все шептались о скандале.

Кто-то из посуды

вынул Берчикин сандалий.

Пахло самосудом.

* * *

Кто-то свистнул в кулак,

кто-то глухо ухнул;

во главе идет Спартак

Менделевич Трухман.

* * *

Он подлец! А мы не знали.

Он зазвал и пригласил

в эту битву за сандалий

самых злостных местных сил.

* * *

И пошла такая свалка,

как у этих дурачков.

Никому уже не жалко

ни здоровья, ни очков.

* * *

За углом, где батарея,

перекупщик Пиня Вайс

мял английского еврея

Соломона Экзерсайс.

* * *

Обнажив себя по пояс,

как зарезанный крича,

из кладовой вышел Двойрис

и пошел рубить сплеча.

* * *

Он друзьям – как лодке руль.

Это гордость наша.

От рожденья имя – Сруль,

а в анкете – Саша.

* * *

Он худой как щепочка,

щупленький как птенчик,

сзади как сурепочка,

спереди как хренчик.

* * *

Но удары так и сыпет!

Он повсюду знаменит,

в честь его в стране Египет



Другие книги автора Игорь Губерман
Ваши рекомендации