Глава 1
Господин профессор
Два века уже, как затихло, угомонилось время. Неспешно, равнинной рекой текла жизнь – по старине, по обычаю, как прежде. Новое приносили редкие чужаки. Воспринималось с опаской. Да и можно ль иначе! Зимой словно примерзало время, теряя ход, а суетное уносил весенний поток в студёное Соловецкое море, под ледовитые покровы северного океана. Но всё ж таки оттаивала земля к лету, освобождалась река от оков. И как встарь повелось, именно в эту пору нет-нет да и появлялись у нас новые люди. Скрытна чужая мысль, непонятен иной промысел. Вот когда становилось зыбко, из-под ног уходила твердь!
Господа на пароходе завсегда на виду: и немного их, и каждый наособицу да со своей причудой. Так что есть на кого подивиться, на что посмотреть, найдётся и о чём рассусоливать1. Дорога до Устюга долгая. Надоест берега разглядывать, тем более что всё смотрено-пересмотрено, как в ярмарочном балагане.
Это им пока в диковинку. Вон по палубе прохаживаются. Не вдруг поймёшь, что господа. Он в тужурке простой суконной, в сапогах высоких, лишь на носу… – как это называется? – пенсне. Да и барыня, чай, не в гости собиралась. Одёжа на ней хоть и добротная, но уж не наряд: блуза немаркая, юбка простая, жакет (на плечи наброшен) тёплый.
Капитан бы не сказал, так, поди2, и узнай, что сам-то – геолог, а величать его надобно «господин профессор». И всё ж таки странные. Говорено, что господин этот да его супружница до Тотьмы следуют, там будут лодку искать, чтоб дале не пароходом. И зачем это надобно? Разве не странно? Зато, как из Вологды вышли, о них только и разговоров – и в третьем классе, и в рубке второго.
Сам-то Зепалов билет во второй брал. Чай, родом из простого звания. Не барышня, чтоб форсить, – деньгам и ноне счёт знает. Да и сына к излишествам нечего приучать. Пока гимназист – на глазах, а коли в Москву в университет отпускать, как просится, надо заранее – к мотовству без потачки. Но сын вроде и доволен всем. Ой, Петька! Узнал, что на пароходе геолог, да ещё и профессор, так только около него и крутиться. И на что сдался? Хотя и сам далёко ль ушёл, а, Миколай Петрович? – задавал Зепалов и себе вопрос. Ну и что за купец без любопытства?
Чем, к примеру, народ во втором классе примечателен? Тем, что бывалый, много повидавший да и к общению расположенный. И кто ведь откель! Вон студент из Питера в Красноборск едет – родителей навестить. Такое вищенье3 вымахал, а худой – кости брякают! Землемеру до Сольвычегодска добраться надобно, фершалу как-то на родную Кокшеньгу попадать, а старичку в прюнелевых4 ботинках в пути быть дольше прочих – до Архангельска. Подсаживались на пристанях и пароходские – эти, конечно, в Устюг.
К такому люду у Зепалова интерес особый: нет-нет да что-то раньше других и прознаешь. Вот и сейчас о чём речь зашла?
– Слышь-ко, вон из первого класса геолог…
– Да что за геологи этакие?
– Да рудознатцы, коли по-нашему.
– Эво как! И что этта ищут или далее следуют?
– Ну, буди5, известняк. Да где ж его нету?
Неспешна река, и разговор неторопен.
– Известь-то ближе к Устюгу жгут?
– Так и есть.
– Да что у вас на Сухоне сыщешь! Одни каменья, – пренебрежительно кривит рот студент.
Ну-ну, то поначалу на любом пароходе, с палубы коего сутками ни ногой! Каждый хорохорится: блеснуть-то на людях чем? Пусть видят, каким и в жисть не бывал. И самому в то не грех хоть на миг поверить. Уверен, умён, находчив. Состязаются, горячатся, чуть не ссорятся, а день-другой минует, смотришь – уже и приятели. Зепалов к такому привык, наблюдал за перепалкой с улыбкою, но дельное слушать не забывал.
– Это, поди, нам – каменья, а геолог-то, буват6, и каменья к делу приспособит. А мы всё ушами хлопаем! – землемер тараторил горячо, с придыханием: – На реке Ухте один из земли грязь качать почал. Нефть, говорит, и всё тут! Не вдруг убедил. А та нефть масляниста, черна, зажжёшь – пластает так, что ни дров, ни угля не надобно. Куда с добром! Как не слыхали? Про Мишку-то Сидорова? Ох же и прохвост!..
Вот тут, как напокась7, и вбежал в рубку младший Зепалов да с таким грохотом, ровно бочонки по трапу катили, – не ко времени, серьёзный разговор поломал. Поманил Николай Петрович к себе Петю, глянул сурово:
– Не робёнок уже, степенней ходи. Народ-от пужаешь, – одернул на сыне гимнастерку, поправил пояс. – Ну, говори-ка, Петруша, что вызнал. Как величают господ-то?
– Профессор Амалицкий, батюшка, Владимир Прохорович. Из Варшавы, – легко, как о старом знакомом, ответил мальчик, потирая раскрасневшееся ухо. Почти не заходящее летнее солнце окатило его лицо алой сухонской зарей, обдало жгучей краской, опалило скулы, обожгло нос.
Призадумался Зепалов:
– Подволоцкие у нас есть, Наволоцкие, Полицинские… Нет, про Амалицких не слыхал. Неместные – уж и правда.
С сочувствием глянув на раскрасневшегося подростка, вставил фельдшер:
– А ты бы, парнечок, поменьше на палубе торчал – лицо-то бы и не сжёг. Того гляди с ушей-то кожа лафтаками8 облезать почнёт. На этаком солнцепёке да ещё с ветром, да у воды!
