Чтобы состоять в гармоничных отношениях с французом, надо научиться виртуозно делать две вещи – пить аперитив и вести бюджет за месяц. Я не даю себе поблажек: каждый день в пять вечера делаю кир из алиготе и черносмороденного ликёра; а каждого тридцатого числа сажусь напротив компьютера с ворохом чеков и методично заполняю ячейки экселевской таблицы циферками. Если эти два времяпрепровождения совмещаются, то к последнему чеку я наполняюсь ощущением такого всемогущества, что даже верю, будто мы можем взять ипотечный кредит.
Сам же Гийом часто манкирует обычаями. Но ему простительно, ведь он настоящий француз, «с носом». Этот эталон французскости дала миру моя покойная бабушка. Расспрашивая про Гийома на заре нашего с ним романа, она всегда с удовольствием уточняла: «А он настоящий француз, с носом?» – С носом, с носом, – кивала я. И бабушка успокаивалась: значит, не негр, не араб, не китаец, которые называются французами по факту прописки.
Несмотря на выразительный нос, из-за которого я пережила несколько неприятных моментов в юности, мне только предстоит нелегкий путь адаптации к реалиям новой родины. И со страстью неофита я берусь за самые французские занятия. Например, на прошлой неделе пожарила каштаны. По собственной инициативе, никто меня за руку не тянул. В домашних условиях, без специальной деревянной сковороды с решетчатым дном, потратив полдня на надрезание их твердых коричневых попок крестиком. До этого я их сама собрала, а после этого – сама же съела, запивая нормандским сидром. Интересно, уже можно просить о гражданстве?
Учусь носить шарф, которого чуралась всю жизнь, несмотря на московские зимы и мамины крики в окно: «Закрой горло немедленно!». Ведь все молодые француженки ходят замотанными в шарфы, будто у них всё время воспалены гланды. Часто они не надевают колготок под юбку, но непременно сложно драпируют шею. В «Избранном» на компьютере у меня сайт с дюжиной способов завязывать красивые узлы.
Но сложнее всего дается прерываться на полноценный обед. Тут приходится прибегать прямо таки к йогическим техникам – дышать пятой чакрой, раздувая пустой живот, вставать в сложносочиненную асану, при которой держать равновесие так трудно, что лучше гнать от себя любую мысль, которая может случайно попасть в мозжечок. Сначала я просто пробовала садиться в позу лотоса и сжимать большие и безымянные пальцы обеих рук, чтобы нормализовать ток энергии прана. Но свободными оставались именно те шесть пальцев, которыми печатают. И через двадцать минут я обнаруживала себя остервенело стучащей по клавиатуре, как будто ко мне неотвратимо подступает Дедлайн – ни о каком равномерном течении праны не могло быть и речи.
Однако я продолжаю работать над собой, избавляясь от дурной привычки запихивать в себя обед без отрыва от производства. Ведь французы познаются за столом. Прием пищи для них превращен в череду прелестных маленьких ритуалов: вино с сиропом для разжигания аппетита, мозаика разноцветных закусок, от фиолетово-черного тапенады до воздушно розового мусса из семги, – для пробуждения рецепторов; только потом основное блюдо для утоления голода; амюз-буш, чтобы перебить вкус первого перед тем, как приняться за второе; чашечка кофе с миниатюрной шоколадкой в качестве эффектного финала. Теперь мне уже удается степенно пожарить рис с курицей и даже съесть полтарелки между приступами трудоголизма. Полтарелки – это видимый прогресс. Но до того, чтобы прерваться на первое, второе и третье в середине трудового дня, потребуются, вероятно, годы эзотерических практик.
Чин-чин!
Мы чокнулись бокалами с кьянти и рассмеялись от переполнявшего нас ощущения счастья. Пусть эти благородно седеющие синьоры думают, что хотят, даже то, что мы вместе. Каждый из них мечтает сейчас сидеть за нашим столиком.
Алеся поскребла ногтем шероховатую поверхность своей маски – серо-голубой, украшенной пышными розовыми перьями у левого виска.
– Думаешь, удастся довезти её до Москвы?
Я пожала плечами.
– По-моему, она родилась в Венеции и должна умереть здесь же.
Алеся подхватила маску за глазницу и повертела на указательном пальце.
– Велика вероятность, что родилась она всё-таки в Китае, в безвестной южной провинции, в невентилируемом подвале среди сотен измождённых семидесятичасовой рабочей неделей китайцев.
– Ты портишь мне всю сказку, кара, – поморщилась я.
– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью – и по-моему, – Алеся сделала полукруг почёта правой рукой, – нам неплохо это удается!
Я посмотрела на дымящийся в чашке капучино, на колышущиеся у причала гондолы, на жёлтое февральское небо над колокольней Сан-Джорджио-Маджоре, и подумала, как она права, эта разумная Алеся. Нам уже все далось, удалось и отдалось. А ведь нам всего по двадцать два.
