***
Весна в этом году выдалась ранняя. Теплый, но все еще сырой апрельский ветерок залетал в распахнутые окна и перемешивал уличные ароматы прелой листвы и талого снега с больничными запахами лекарств и хлорки, теряясь где-то в глубинах больничных коридоров.
У окна стояло двое. Один, облокотившись на подоконник, задумчиво пускал густые сизые клубы дыма. Другой, сидя на подоконнике, играл со спичечным коробком. Подбрасывал его вверх, ловил, опять подбрасывал и снова ловил.
– Ну так что? – спросил игравший коробком. – В воскресенье едем?
– До воскресенья еще дожить надо, – сухо ответил другой, выдыхая очередную порцию сизого дыма.
– У тебя всегда так, – фыркнул игравший. – Скажи сразу – лень задницу от дивана оторвать. Второй месяц собираемся. Тхло пропустили. Мужики вон рыбу мешками таскают.
– Это не от меня зависит, – вздохнул куривший. – ГВ всунет опять ночное дежурство – вот и вся рыба.
– Да пошли ты ее подальше! – игравший перестал играть коробком и спрятал его в карман халата. – Нашла крайнего. Как дежурить в выходной – Иванов. Как задержаться после работы – опять Иванов. Будто в больнице никого другого нет. Вон пусть молодых ставит. Не перетрудятся. Ты сколько здесь работаешь? Лет двадцать?
– Двадцать два, – уточнил Иванов.
– Вот видишь. Пора и свой голос иметь. Раз бы отказался, больше бы не полезла.
– Да не могу я так, Никита, – Иванов задумчиво выпустил сизый клуб дыма.
– Сможешь, Степа, сможешь. Первый раз всегда трудно, – Никита похлопал Степана по плечу. – Слушай, а она к тебе явно неравнодушна!
– С чего ты взял? – Иванов удивленно вскинул брови.
– Так она тебя по каждому поводу вспоминает. Ты сам подумай. В выходные кто чаще всех дежурит? Ты. Выговоры кто чаще всех получает? Опять ты. Премия у кого больше всех? Опять у тебя. Я бы на твоем месте подъехал к ней наедине с бутылочкой, с цветочками. Баба она ничего, только мужиков не любит.
– А сам что? – Степан ехидно взглянул на собеседника. – Взял бы и подъехал.
– У меня жена, дети, – наиграно вздохнул Никита. – Еще аморальное поведение припишут.
– Сводничество тебе припишут, – резко оборвал его Степан и выбросил окурок в открытое окно. Окурок, плавно описав дугу, шлепнулся на грязный снег и сердито зашипел. – Ты был сегодня у той, из двадцать шестой?
– А что с ней станется? – отмахнулся Никита. – Она какая-то ненормальная. Пятый месяц, а она орет, что ей рожать пора.
– Ты с ней поосторожней, – произнес Степан. – Она – протеже ГВ. У нее папа – большая шишка. Так что зря свой рот не раскрывай.
– Учту, – Никита потянулся. – Что-то сегодня рожать никто не хочет. Застоялись руки без работы.
– А тебе что? – Иванов усмехнулся. – Плохо?
– Так недолго и квалификацию потерять.
– Кто бы говорил.
– Доктор Иванов, вас просят зайти во второй родильный зал, – раздалось откуда-то сверху.
– Накаркал, – улыбнулся Степан. – Делать ГВ нечего – понаставила динамиков по всей больнице.
– Любит баба технические средства, – Никита сполз с подоконника, разминая затекшие ноги. – Я представляю, что у нее дома творится. Наверное, сплошной научно-технический прогресс.
– Доктор Иванов, вас просят… – динамик захрипел и замолк.
– Вот тебе и прогресс, – улыбнулся Степан. – Ладно, пойду. А то сейчас медсестра прилетит.
– А ты разве не любишь, когда за тобой бегают?
– Люблю, но не на работе, – Иванов зашагал четким размеренным шагом по гулкому коридору.
– А как же рыбалка? – крикнул ему вслед Никита.
– Потом поговорим, – отмахнулся Степан и, засунув руки в карманы халата, повернул в сторону родзала.
***
– Ну, что у нас там? – натягивая перчатки, спросил Иванов у возившейся с инструментами молоденькой медсестры.
– Роженица Семенова Людмила Николаевна, – отчеканила медсестра. – Плод нормальный. Без патологий,
– Молоденькая, – улыбнулся Иванов, взглянув через приоткрытую дверь на лежавшую на операционном столе роженицу. – Это хорошо.
– Что хорошо? – не поняла медсестра.
– Хорошо, что без патологий, – пояснил Иванов, подставляя руки под струйку воды, еле сочившейся из крана. – И что молодая тоже хорошо. А что это значит?
– Что? – опять не поняла сестра.
– То, что рожать будет сама, – Иванов быстро сменил халат, привычным движением натянул перчатки и повернулся к сестре. – Студентка?
– Да, – медсестра стыдливо опустила глаза.
– Какой курс?
– Четвертый. Я у вас на практике.
– Давно?
– Вторую неделю.
– А почему я тебя раньше не видел? – Степан стал перекладывать приготовленный инструмент.
– А я в патологии была, а теперь сюда перевели.
– Направили, – поправил ее Иванов.
– То есть направили, – повторила студентка и покраснела.
– Степан Петрович, мне сейчас убирать или потом? – вдруг прервала разговор внезапно вошедшая толстая санитарка с ведром и шваброй в руках.
– Ты. Ивановна, имеешь одну плохую черту, – Степан повернулся к санитарке. – Вернее две – появляться не вовремя и внезапно. У меня роженица на столе, а ты со своей шваброй. Иди, покури пока.
– Так я не курю, – удивилась санитарка.
– Тогда проветрись, – посоветовал ей Степан.
Санитарка шмыгнула носом. О ее пристрастии к крепким напиткам знали все в больнице. От главврача, до практикантов, хотя она безуспешно пыталась это скрывать. Знали, и не обращали на это никакого внимания. В роддоме каждые руки были на вес золота, особенно если это были санитарки и медсестры, которые не имели привычки здесь подолгу задерживаться. И только Ивановна верой и правдой служила здесь чуть ли с момента открытия роддома. На замечание врача, она только шмыгнула носом и повернула обратно.
