Алиса
Я сижу в длинном больничном коридоре на пластиковом жестком стуле, который прикреплен к двум другим таким же «сидушкам». Над головой противно моргает лампа, изредка потрескивая. В дальнем конце коридора — двери в операционный блок, куда посторонним вход воспрещен. Посторонним. Вход. Воспрещен. Только какая я посторонняя? Там моя дочка. Моя единственная отрада. Мой ангелок. Моя Анжелика. Единственный смысл моей жизни. Если ее не спасут… Если ее не спасут…
Какая-то уродка на дорогой машине на полной скорости протаранила школьные ворота и въехала в стайку детей, которые собрались у входа. Второе сентября. Начало учебного года. А для моей Анжи — первый день учебы в жизни. Вчера она пошла в первый класс, но вчера уроков не было — только линейка. Она так радовалась, так хотела сесть за настоящую парту, оказаться на первом в своей жизни уроке. Только не успела. Визг тормозов. Удар. Крики. Сплошная какофония звуков.
Я только что подвезла ее к школе. Классная руководительница встречала детей у школьных ворот, чтобы самой отвести их в класс и чтобы никто из первоклашек не заблудился в школьных коридорах. Я поцеловала свою детку в щечку, пожелала ей хорошего дня и отошла к машине, помахала. Анжи махнула мне в ответ.
Дальше все произошло слишком быстро, но теперь я вижу все как в замедленном действии. Я машу дочке. Она машет мне в ответ. Улыбается. Я сажусь за руль. А еще через мгновение вынырнувший из-за угла автомобиль врезается в ворота, проламывает их и сносит стайку детей вместе с учительницей.
Наверное, я даже сознание потеряла от ужаса. Когда пришла в себя, мир вокруг наполнился криками и плачем. Потом были сирены скорой помощи и полиции. Бесконечно долгая поездка до больницы. А теперь вот это: посторонним вход воспрещен.
Сколько мне ждать? Сколько еще ждать?
Уперев локти в колени и закрыв лицо руками, я сижу вот так, не шевелясь, бесконечно долго. Кажется, все чувства атрофировались, мысли испарились. В голове набатом звучит только одна мысль. Почему так долго? Почему так долго?
Когда и эта мысль исчезает, дверь операционной наконец открывается. Я дергаюсь от неожиданности и вижу, как каталку с Анжеликой увозят куда-то. Не ко мне везут, а по параллельному коридору. Я вскакиваю и кричу:
— Доктор!
Ремень сумки цепляется за край сиденья, и от моих резких движений все содержимое высыпается на пол. Я отмечаю это краем сознания, но даже не останавливаюсь, несусь в сторону операционной.
— Что с ней? Она жива?
Я подбегаю к врачу. На его лице выражение бесконечной усталости.
— Жива, — кивает он.
— Куда ее увезли? — Я смотрю в сторону небольшого коридора.
— В реанимационную. Послушайте, — объясняет врач, — у вашей дочери тяжелая черепно-мозговая травма, перелом верхней конечности, было внутреннее кровотечение, которое нам удалось остановить. Ситуация трудная. Следующие сутки будут сложными, но будем надеяться, что она выкарабкается.
— Мне можно к ней?
— Идите на пост, там вам все объяснят. — Он кивает в сторону двери и уходит.
Я спешу туда. На фронт-офисе целая толпа. Я нервно жду своей очереди. Медсестра начинает объяснять мне правила и часы посещения в реанимации. Так как дочь только после операции, мне не разрешают сразу же пойти к ней. Но мне надо! Так надо! Однако медсестра непробиваемая.
— Позже, — отрезает она и обращается к следующему: — У вас что?
Развернувшись, я обвожу взглядом помещение, натыкаюсь взглядом на какого-то хмурого мужчину, пристально смотрящего на меня, но тут же отворачиваюсь и иду в сторону двери, над которой висит табличка «Комната ожидания». Я здесь ждала конца операции или не здесь? В голове все смешалось. Внутри много народу. Какая-то женщина в углу рыдает, привалившись к плечу мужа.
— Как мы теперь без нее? Как жить?
И я понимаю, что эту женщину видела вчера на линейке, мы даже разговаривали, наши девочки в одном классе. С ужасом осознаю, что их дочь погибла в сегодняшней аварии. Но тут же приходит облегчение — моя жива. Моя жива!
Муж выводит женщину из комнаты ожидания, а я смотрю на два стула, с которых они встали, единственных свободных стула здесь, и не решаюсь сесть. Будто они заразны. Будто их горе может перекинуться на меня.
Я отхожу к окну. Кто-то всхлипывает. Кто-то перешептывается. Какая-то женщина подходит ко мне и спрашивает:
— У вас тоже ребенок пострадал?
— Да, дочь, — киваю я.
— Как она?
— Не знаю. Меня к ней не пускают… В реанимации. Операция была, — сбивчиво говорю я.
— А у меня сын, но с ним вроде ничего страшного, сейчас увезли на рентген, чтобы проверить, нет ли… — Она еще что-то говорит, но я бреду к выходу. Если сейчас не глотну свежего воздуха, меня стошнит. Стошнит от переживаний и всего этого ужаса.
Выхожу из комнаты ожидания и пытаюсь добраться до двери на улицу. В вестибюле полно народу. Я слышу обрывки разговоров: пьяная, насмерть, учительница, два ребенка…
Снова натыкаюсь на мужчину в костюме и снова ловлю на себе его внимательный взгляд. Только теперь понимаю, почему он так пристально смотрит на меня. Мы знакомы. Не просто знакомы. Когда-то, кажется, в другой жизни, мы были женаты. Павел Снегин. Богатый. Успешный. Красивый. Не знающий, что такое верность, любовь, преданность. Мой бывший муж, который ничего не знает о том, что у нас есть дочь…
