…В развороченном бурей быте, с того и мучаюсь, что не пойму, куда влечет нас рок событий…
С. Есенин
Машина двигалась медленно и тяжело, нагруженная моим нехитрым скарбом. Путешествие из Беер Шевы, столицы Юга, в Кацрин, столицу Голан, заняло не меньше 6 часов с перерывом на покупку холодильника со вторых рук. И мы еще не доехали. Мама, кажется, уснула в кабине водителя, а я любовалась Кинеретом в лучах заката. Проехали Кинерет, началась каменная пустыня, поросшая мелким кустарником. Настроение совсем потускнело, когда стала попадаться глазу колючая проволока и надписи: «Заминированно». А уже совсем близко к Кацрину, об ужас! Танки! Вдоль дороги стояли настоящие танки.
В Кацрин мы въехали уже в сумерках. Квартира, которую нашёл для меня Гриша, будущий начальник, была закрыта, пришлось бежать за ключами к хозяевам, проживающим тут же в районе вилл. В их доме было тепло и уютно, пахло апельсинами и корицей. Неужели и у меня когда-нибудь будет свой, такой же уютный дом?
Мое новое жилище совсем не обрадовало. Зловещим холодом пахнуло сразу от двери. С потолка свисала паутина, по комнатам свистел ветер. Грузчики внесли вещи, подключили холодильник и уехали. Вот и все. Ты хотела новой жизни? Получай.
Три дня Гриша дал мне на обустройство быта. Главное сейчас обустроить маму, а там видно будет, чем заняться… Что за звук за окном? Волки? Шакалы… да, мне говорили, что по ночам здесь воют шакалы.
Этого ли я ждала, когда год назад, в холодный, метельный день в московском аэропорту, мы с мамой и толпой отъезжающих ждали посадки на самолет, летящий в Израиль. Безумная усталость предыдущих дней, печаль в глазах провожающих друзей, неопределённость цели, страх перед неизвестностью и ответственность за своих стариков мешали сосредоточиться. Казалось, что катапультируемся….а раскроется ли парашют?
Господь не сдал нам мир «под ключ»
Он сдал нам мир, где уйма круч
И ям, и всяческих подвохов,
И поводов для тяжких вздохов,
Впустив нас в мир, где все сквозит
И всё обрушится грозит.
Господь сказал: «Располагайтесь,
Но на меня не полагайтесь»
Лариса Миллер
Случайное знакомство в хайфском Технионе, где я бродила по лабораториям в поисках работы, привело меня в Кацрин.
Маленький, затерянный на плато Голан городок, отвоеванный в войне Судного дня у Сирии, не существовал ни на одной карте мира. Территория, которую в Израиле называют Голанскими высотами, в те годы считалась спорной, оккупированной. Впрочем и теперь, раздираемая войной Сирия и ее приспешники не забывают предъявлять претензии, особенно после того, как на Голанах нашли нефть.
Технологическая теплица, куда меня пригласили на работу, подкупала перспективой заняться профессиональной и творческой деятельностью, к которой привыкла. Начала я ее еще в Беер Шеве пока учила иврит.
В начале 90х приехало много советских ученых, и просто остепенённых интеллигентов, на которых в Израиле возлагали надежды не только правительство и истеблишмент, но и множество оборотистых деловых людей, почуявших личный интерес. Министерство абсорбции выделяло стипендии всем, кто мог доказать свою причастность к советской науке, а многочисленные консультанты из числа старожилов, владеющих русским языком, получали доступ к престижной работе и солидным зарплатам.
В Беер Шеве был организован Дом Ученых, где я писала рецензии на многочисленные прожекты своих бывших соотечественников, написанные «на коленке» на тетрадных листках. Много проектов предлагалось по переработке отходов, теме, с годами ставшей черезвычайно актуальной. Остались в прошлом масштабные проекты переброски северных рек в засушливые районы юга советских республик, в которых я принимала участие. Все это теперь оказалось смешным и нерелевантным. Требовалось что-то наукоёмкое и малозатратное. Дешевая, а порой и бесплатная, олимовская квалифицированная работа была несомненно востребованной.
По всему Израилю, открывались «технологические теплицы» самого различного профиля, укомплектованные сплошь «русскими», выходцами из всех республик почившего в бозе СССР.
Важным фактором, определившим влияние «русской» иммиграции, была ее интенсивность – особенность, которая редко обсуждается в исследованиях. В ходе второй волны иммиграции в Израиль в течение 20 лет прибывали в среднем 715 иммигрантов в месяц. Третья волна была в 10 раз мощнее – в среднем 6 740 иммигрантов в месяц. Только с октября 1989 до конца 1992 года в Израиль прибыли 400 000 иммигрантов из СССР/СНГ. Такая интенсивность иммиграции означает, что огромное количество людей одновременно переживали начальную, наиболее трудную стадию адаптации. Это обстоятельство обострило ощущение общинной солидарности, осознание необходимости совместных действий для облегчения положения.
В этот период правительство Израиля находилось в руках партии, исповедовавшей доктрину минимального государственного вмешательства во многие сферы жизни, в том числе в адаптацию иммигрантов. На смену тщательному государственному контролю и опекунской деятельности «центров абсорбции» пришла государственная политика «прямой абсорбции». Иммигранты получали определенную сумму денег на покрытие первоначальных расходов («корзина абсорбции») и должны были решать проблемы поиска жилья и работы наравне с другими гражданами. В дополнение к этому в начале третьей волны «русской» иммиграции Министерством абсорбции руководил министр, представлявший в правящей коалиции одну из ультраортодоксальных партий и уделявший больше внимания духовным аспектам, чем материальным условиям жизни иммигрантов. Акцентирование внимания на необходимости обрезания всех иммигрантов мужского пола, включая взрослых, и на замене прежних имен на еврейские имена «новорожденных евреев» вызывало у иммигрантов обиду и нередко ощущение нелепости предлагаемых им акций.
