Описание военных действий двух или нескольких народов может быть понятно только тогда, когда известны современные им материальные и нематериальные средства, которыми могли располагать противники. Эти средства связаны главным образом с административным устройством самих государств или отдельных сообществ и характером их населения.
Изучение этого характера и систем управления должно предшествовать изучению военных действий. В европейских государствах системы управления основаны на прочных, понятных и почти однотипных началах, более-менее известных каждому. В отношении же азиатских племен, в особенности тех, которые стоят на низкой ступени развития и даже находятся, можно сказать, на патриархальной и первобытной стадии, изучение административной системы и народного характера необходимо для каждого конкретного племени.
Последнее должно быть с особым вниманием применено и к Кавказу, где вполне приложима русская поговорка: «Что город – то норов; что страна – то обычай».
Только ознакомившись с бытом туземного населения, можно указать причины, вызвавшие какое-либо распоряжение, то или другое историческое событие. Только при таком знании можно критически отнестись к фактам, ставшим достоянием истории. При изложении истории Кавказской войны более чем где бы то ни было необходимо изучение народного быта, потому что, как увидим впоследствии, отсутствие таких сведений у административных деятелей привело к многим ошибкам, имевшим весьма неблагоприятные последствия.
Тот, кто стал бы отрицать необходимость изучения народного характера, пусть объяснит, почему, например, черкесы один лес отстаивали отчаянно, сражались с необыкновенною храбростью и, если приходилось, ложились поголовно под русскими штыками, а другой не защищали вовсе? Почему те же черкесы очень редко защищали аул, тогда как жители Дагестана, напротив, упорно оборонялись в своем селении?
Объяснение этого можно найти только в особенностях быта обоих народов.
Большая часть территории, населенной племенем черкесов, отличается плодородием, обилием леса и воды. Поэтому, если жена, дети и имущество были отправлены в горы или в безопасное место, черкес легко бросал свою деревянную саклю и кусок обработанной им земли и без сожаления отправлялся далее в горы и в менее доступные места. При умеренности в пище и питье и при умении переносить любые лишения, черкес знал, что и на новом месте найдет такой же плодородный кусок земли для посева кукурузы, которой он питается, лес для постройки сакли и будет иметь такую же чистую воду и пастбище для быков. А ему ничего больше и не нужно. Черкес защищал аул только в том случае, если там находились в опасности его жена, дети и имущество. Тогда он сражался отчаянно и был готов скорее сам погибнуть, чем уступить что-либо врагу.
Совсем иной быт дагестанского горца.
Местность, которую занимают жители Дагестана, – это по большей части голые, безлесные скалы из песчаника или гранита, там мало воды и хороших плодородных земель. За неимением леса горец строил свою хижину из камня, постройка стоила немало труда, и потому он защищал свой аул от разорения. Покидая его, он знал, что нескоро найдет землю, пригодную для посева проса или кукурузы, не найдет пастбищ и корма для своего скота, потому что повсюду одни бесплодные скалы, наконец, знал и то, что для постройки сакли потребуется много труда и времени, и оттого только по необходимости решался на переселение.
Эти особенности быта вызывали и специфический характер военных действий. Те действия, которые были подходящими на правом фланге кавказской линии и в Чечне, не годились в Дагестане или на лезгинской линии.
При этом изучение народного характера важно и для административной власти, чтобы резким поворотом не нарушить его прежних привычек: подобные обстоятельства часто, в особенности на Кавказе, служили причиной не только волнений, но и вооруженных восстаний.
Из многих подобных случаев можно привести в пример происшествие, до сих пор памятное многим на Кавказе.
Один из кабардинских князей женился на дочери другого князя с обязательством выплатить часть калыма (платы за невесту) по окончании ярмарки, на которой он рассчитывал продать табун лошадей. Однако по прошествии этого срока зять не смог внести остальной части калыма, и потому тесть, по обычаю, потребовал возвращения дочери. Отдать жену, которую любил и от которой уже имел сына, молодой князь не соглашался. Начался суд. Ответчика вызвали в Кисловодск, в дом пристава, куда князь и приехал, окруженный, по обыкновению, значительной свитой, всегда и всюду сопровождающей своего господина. Дело должно было решаться по кабардинскому адату, и, так как судьи еще не были собраны, а князь намеревался возвратиться домой, пристав приказал его арестовать.
Ответчик и его свита уже садились на лошадей, когда у них потребовали оружие. В понятии кабардинца и вообще любого горца изъятие оружия равносильно отъему чести или жизни, и потому горец, дорожа своей честью, никогда не простит обиды, нанесенной попыткой его обезоружить. При других обстоятельствах князь исполнил бы приказание начальства беспрекословно, с полной готовностью, но при такой форме требования вышло иначе. Первый из посланных, осмелившийся схватить за поводья княжескую лошадь и потребовать у него оружие, упал к ее ногам с раскроенным черепом. Свита князя выхватила винтовки и, расчищая ими дорогу, кинулась на улицу, но, будучи окружена войсками, укрылась в первом попавшемся доме, в Кисловодском благородном собрании. Заняв надежную позицию на хорах, кабардинцы навели свои винтовки прямо на двери, и едва показались солдаты, как с хоров посыпались выстрелы. Солдаты пошли на приступ, после отчаянного сопротивления кабардинцев князь был убит, а рядом легли все его спутники и слуги, заплатившие жизнью за нарушение коренных понятий о чести и долге, веками сложившихся на их родине.
