(Утро. ДЖОН и АЛЕН за кухонным столом, в рабочей одежде, пьют кофе. ПЭП в гостиной, сидит в старом деревянном кресле-качалке, пытается завязать шнурки, дается ему это с трудом).
ДЖОН. Он говорит, на следующей неделе.
АЛЕН. Он говорил это на прошлой неделе. И скажет на следующей.
ДЖОН. Думаешь, он не собирается нам платить?
АЛЕН. Думаю, он найдет предлог выгнать нас.
ДЖОН. Не может он нас выгнать. Мы ему нужны.
АЛЕН. Мы можем не работать, пока он нам не заплатит.
ДЖОН. А что тогда будут делать женщины?
АЛЕН. То, что делали до нашего приезда, наверное. (Пауза). Мы можем украсть его деньги.
ДЖОН. Нет у него никаких денег.
АЛЕН. Где-то деньги у него есть, в каком-нибудь комоде, или в колодце, или где-то еще. Эти люди все одинаковые. В банки не верят, живут, как свиньи, деньги копят, складывают в какую-нибудь шкатулку или коробку.
ДЖОН. Возможно.
АЛЕН. Мы можем оприходовать его дочь. Это будет уже что-то.
ДЖОН. Да.
АЛЕН. Что? Думаешь, я на это не пойду?
ДЖОН. Слишком молодая.
АЛЕН. Так это хорошо.
ДЖОН. Против закона.
АЛЕН. Ты бы это сделал, если б хватило духа.
ДЖОН. Не думаю, что стал бы и пытаться.
АЛЕН. Ты – это ты. А я – это я.
ДЖОН (менее дружелюбным тоном). Не думаю, что стал бы и пытаться.
(Пауза).
АЛЕН. Ты ведь не даешь мне совет, так, Джон? Потому что на твоем месте я бы старался этого избегать. К счастью для меня, я – это не ты. У девушки такое тело, просто стыдно упустить этот шанс.
ДЖОН. Может, нам лучше уехать.
АЛЕН. Куда?
ДЖОН. У меня есть друзья в Финиксе.
АЛЕН. Этот пикап до Финикса не доедет. Нам повезет, если доедем до почтового ящика.
ДЖОН. Его можно починить.
АЛЕН. У нас нет денег.
ДЖОН. Я сам его починю.
АЛЕН. Если ты можешь его починить, почему не починил раньше?
ДЖОН. Раньше никуда ехать не хотел.
АЛЕН. Ты видел груди этой девушки?
ДЖОН. Вроде бы их две.
АЛЕН. Послушай, у меня есть план.
ДЖОН. Кто бы сомневался.
АЛЕН. Правда, есть. Послушай.
(ПЭП выходит на кухню. ДЖОН и АЛЕН замолкают, наблюдая, как он берет миску, насыпает хлопьев, добавляет молока. ПЭП практически слепой, и создается ощущение, что в любой момент он может что-то разбить или во что-то врезаться).
ПЭП. В котором часу сегодня бейсбол, девочки?
ДЖОН. Не стукнитесь о стену.
ПЭП. Я знаю, что это ты. Унюхал твоего приятеля. Вы, парни, болеете за «Индейцев»[1].
АЛЕН. Да, сэр. Мы всегда за меньшинства.
ПЭП. Не понял.
(ПЭПУ удается облить молоком АЛЕНА. Его подслеповатая неуклюжесть – это искусство, и остается ощущение, что он все делает намеренно).
АЛЕН. Вот дерьмо!
ПЭП. Нет. Сим съел все, что было. Тебе придется есть хлопья. Нельзя доверять человеку, который ничего не знает о бейсболе.
АЛЕН. Этот старый сукин сын облил меня молоком.
ПЭП (садится, чтобы поесть). «Кливлендские индейцы» – это урок жизни. По весне выглядят хорошо, потом умирают, как собака. Всегда избавляются от лучших игроков. Колавито, Кэш, Минни Миносо. Когда Хербу Скору мяч попал в лицо, весь город плакал. Сейчас Херб комментирует игры на радио. Не знаю, как он это выдерживает, из года в год. Помните Дика Донована? Какой был питчер. Это тебе не Фрэнк Фанк. Тот и подал всего раз, так Киллебрю так врезал по мячу, что он летел до самого Саскачевана. А Тед Абернети. Подавал, как никто, но к сентябрю его рука напоминала сосиску. Или Ловенстайн. Мог играть на любой позиции, невысокий, худощавый парень, бежал быстро, крал базы, бросался даже за безнадежными мячами. И ведь доставал. Так его продали, как старый автомобиль. Стремительный Сэм. Папа Вэгс. Если ты хорошо играешь, они найдут способ избавиться от тебя. Так что «Кливлендские индейцы» обучили меня всему, что я знаю.
