Неподалёку от крепостных стен старинного города Червен Клодниц, там, где тихая Свратка делает широкую петлю прежде чем слиться с быстрой и глубокой Клодницей, под густыми ракитами, что нависли над самой водой, плотно угнездились юные рыболовы.
Солнце давно поднялось выше замковых башен, хлеб и козий сыр, взятые с собой до крошки съедены, от жирных червяков, накопанных с вечера в огороде, осталась парочка самых завалящих, а у Иржика ни единой поклёвочки, ну ни одной-единственной, хоть тресни! А ведь пришёл он на условное место раньше остальных, и удочку прихватил самую счастливую, ореховую, и пёрышко на поплавок вырвал из крыла самого жирного гуся, и поплевал на крючок, от души поплевал, как положено – все без толку, наглые рыбы скусывали втихаря наживку да посмеивались. Все то и дело вытаскивали кто плотвичку, кто пескарика, а кто и подлещика или даже небольшого щурёнка, а его как заговорили. Уж и макушку напекать стало, уж и домой пора. От горькой обиды защипало глаза.
Вдруг шевельнулось на воде гусиное пёрышко.
– Не зевай, клюёт!
Иржик вскочил как ошпаренный, рванул удилище – пустой крючок.
– Да, брат, похоже, сердит на тебя водяной.
Тут у Мартина, словно в насмешку, задёргался поплавок.
– Попалась!
– Ты води её, води!
– Есть!
Серебристая уклейка описала в воздухе дугу, забилась на траве.
– Вот это рыбина! Есть чем похвастать! – не сумел сдержать раздражения на чужую удачу Иржик.
– Ничего, в суп сгодится.
Дзинь! – у Яриса заплясал поплавок с бубенчиком. Гибкое удилище взметнулось, из воды вылетела ещё одна рыбёшка.
– Карась! С ладонь не меньше! Ей-ей!
– Да что ж ты так орёшь, всю рыбу распугаешь! – Иржик и не хотел завидовать, да как с собой сладишь?
– Эх, люблю карасиков в сметанке! – похвальба приятеля прозвучала злой издёвкой.
– Ха, тут всей рыбы кошке на обед.
– Ничего, и кошке хватит и мне достанется. Мать мелочь на сковороде зажарит, чтобы плавнички хрустели, а щурёнок в суп пойдёт. Ох и хорош супец из щучки – за уши не оторвёшь! Жрать охота, терпежу нет!
– Скажешь, другим не охота? – у Томаша аж в животе заурчало. – Всё, братва, пора по домам. Брось, Иржик, не кисни, твоя щука от тебя не уйдёт.
– Говорил тебе – червей надо за почтовым двором копать.
– Так я за почтовыми конюшнями и копал, да мать углядела: «Опять эту гадость в дом натащил!» – и вышвырнула вместе с плошкой.
Ладно, ты прав, нечего киснуть, мой улов ещё впереди, может, под той корягой.
– Ага, сомище матёрый, эдак с хорошего кабанчика.
– Если очень повезёт, то и сома поймать можно, да разве его удержишь.
– Сом – штука знатная, добыть такого, да в графский замок на кухню отволочь. А за это де-енежку дадут…
– Догонят, и ещё добавят. Размечтались!
– Слышь, а прачки говорили, будто под Гнилыми Мостками рыбина живёт чуть не с лошадь. Вот бы поймать!
– Весу в тебе не хватит эдакую зверюгу удержать. Тут пять взрослых мужиков не справятся.
– Чем ты ловить собрался? Для такого страхолюда что твоя удочка, что соломинка – тут сеть нужна, без сети никак.
– Знаток выискался! – Он твою сеть мигом в клочья порвёт.
– Ага, порвёт, проглотит, да рыбаками закусит – знаешь, у него глотка какая? – Гам, и ты у него в брюхе!
Гнилые Мостки не напрасно так прозвали – здесь давно уже никто не стирал бельё, чёрные брёвна частью обвалились, частью скользким мохом поросли. И вода под ними стояла тёмная, непрозрачная.
– Может, и впрямь, с лошадь та тварюга?
– Кто ж её знает, только прачек туда ни за какие коврижки не заманишь.
– А вот бабка Дранкова…
– Драниха чёрта не испугается.
– Насчёт чёрта не скажу, да только она одна сюда стирать ходила, всё смеялась над глупыми бабами…
– Там же вода мутная!
– Это у берега, а чуток подальше – чистая как стёклышко.
– И что?
– А то. Полоскала она как-то бельё, а кто-то как рванёт простыню у неё из рук, насилу старуха удержалась и в реку не бултыхнулась, и тут из воды зверюга огромЕнная зелёным хвостом плюсь, да тиной вонючей в лицо, да хвать за руку! – Скользкая. Холодная. У Дранихи чуть сердце с перепугу не остановилось, чудом баба вырвалась, а уж верещала – за городской стеной было слыхать.
– Враньё!
– Всё тебе враньё. А Хромой Игнась? Вот, только дня три назад шёл он мимо тех же Мостков…
– Из корчмы?
– А хоть бы из корчмы. Дёрнуло Игнася зачем-то с пьяных глаз на Мостки полезть, а из воды от такая голова как высунется! Как жуткие бельма выпучит! Как пасть зубастую раззявит! Игнась бежать, да его словно кто держит. Как спасся, как вырвался, сам не помнит, только поклялся теперь Гнилые Мостки за три версты обходить.
– Он бы лучше корчму поклялся за три версты обходить.
Под разговоры ребята потихоньку сматывали лески. И тут вдруг у Иржика поплавок резко дёрнулся и ушёл под воду, удилище напружинилось, выгнулось дугой.
– Чё сидишь, разиня! Тяни! Тяни же!
Иржик резко дёрнул ореховый прут, что-то тёмное взлетело в воздух и шлёпнулось на песок… – Видно, водяной и впрямь измывался, потому что это был не лещ, не окунь и даже не пескарь, это был… рваный… размокший… башмак. Вернее – маленький девчоночий башмачок непонятного цвета весь склизкий от налипшей тины. Злясь на весь белый свет, бормоча под нос самые добрые пожелания водяному, Иржик стал отцеплять крючок, башмачок расползся, и в руках у мальчишки оказалась почерневшая пряжка. Ну всё, теперь год вспоминать будут, не отвяжутся. Иржик пнул мерзкие ошмётки в воду.
