Я летел из Санкт-Петербурга в Нью-Йорк. Путь неблизкий, и после завтрака я задремал в своем кресле. Кресла в самолете не очень удобные – особенно для головы. Перекладываешь ее туда-сюда, и все равно шея затекает.
Мне приснилось, что я плаваю в море среди каких-то чемоданов и выуживаю что-то длинное, бело-шелковое, с воланами, имеющее назначение быть свадебным платьем. Я протягиваю его юной женщине, которая появляется рядом со мной. Она надевает это платье, совершенно сухое, шелестящее, переливающееся под светом яркого южного солнца, ложится на дно лодки и приглашает меня лечь рядом.
– Тебе надо отдохнуть. Набраться сил, – говорит она, и во сне этого кажется вполне достаточно, чтобы я, лежа на боку, прижался чреслами к ее атласно-упругой попке.
Поначалу я ухитряюсь, втягивая живот, скрывать свое несообразное ни с моментом, ни с местом действия возбуждение, но мой орган заявляет о себе все громче и громче. Я делаю попытку привстать, чтобы не навязывать юной женщине свои проблемы. Она молчит, не поворачиваясь ко мне, и вдруг по ее неподвижности, по напряжению ее плеч я чувствую ожидание женщины, которая готова на все, однако без проявления хотя бы малейшей инициативы. Она из тех, кого надо брать решительно, но искусно – малейшая оплошность, и вместо ослепительной страсти ты получишь мешок с послушными костями. Такие женщины взлетают высоко и горят ярко, но коротко, как фейерверк. А потом любят порыдать. Впрочем, иногда я сам прошу их об этом.
Я смущенно хмыкаю и прижимаюсь лбом к ее спине между лопаток. Боже мой, как все это просто, понятно, и как каждый раз невероятно сложно. Словно заново рождаешься на свет. И страшно. Она принимает мой маневр – но ничего не изменяется в ней, в ее позе, она не отвергает меня, но и не идет навстречу, а словно следит за мной, как за слаломистом, несущимся с огромной горы. Разница лишь в том, что внизу нет ворот с надписью «финиш», и каким образом это кончится, пока не знает никто. Ее обтянутые шелковым платьем ягодицы невероятно возбуждают меня. Не отвергающая и не поощряющая неподвижность юной женщины напоминает мне мои собственные полудетские, полуподростковые сексуальные лабиринты, когда я, скажем, мечтал иметь маленькую послушную женщину размером с карманную куклу. Секс как состояние души, а не как отправления плоти. Но как же теперь важна была плоть – слияние, взаимный поступательный ритм, погружение в неведомые глубины. Я начинаю медленно водить средним пальцем левой руки вдоль ложбинки спины, словно нащупывая дальний путь. Нежная клавиатура позвонков, взлет на пригорок крестцовой кости и с нее плавное приземление в лунку под копчиком, откуда исходит двойная, видимо, подернутая пушком упругая мякоть. Я долго не решаюсь пуститься дальше, оглаживая восхитительные выпуклости, разделенные горячим промежутком, тесным пальцу. То, что я двигаюсь поверх платья и, естественно, не могу далеко зайти, служит как бы репетицией и одновременно камуфляжем намерений, готовых пока притвориться чистой лаской. Но тут я улавливаю первое движение юной женщины – ее задок чуть, на миллиметры, подается ко мне, невольно и робко проверяя мою вооруженность. Даже если это лишь женское любопытство – его вполне можно принять за ответ, поэтому я опускаю вдоль ее тела левую руку, пробую пальцами подробности впадинки на сгибе ее левой ноги, легкую лепнину колена и тихо плыву по внутренней стороне бедра вверх, чувствуя, как с каждым сантиметром поднимается его температура. Вблизи паха влажным жаром обдает тыльную, чувствительную кожу пальцев, но я целомудренно проношу их мимо, выходя на высокий холм тазовой кости. Это и есть точка, отделяющая то, что было, от того, что будет, – момент истины. Остается только, зажмурив глаза, ринуться вниз. Но я и тут стараюсь приструнить себя, вознамерившись превратить эту стыдливую тихоню в беснующуюся от страсти вакханку. Поэтому я скольжу к мягкой впалости ее живота, задерживаюсь возле пупка и перехожу на лобок, подстриженный и ухоженный – видно, специально перед дальней поездкой. Лобок ее приветливо выпукл, и мне хочется тут же прижаться к нему лбом. Пальцы мои вопросительно замирают, позволив себе лишь распрямлять слабые пружинки волосков, как если бы я решил выстроить их по ранжиру в затылок друг другу. И, словно испугавшись, что на подобное намерение уйдет слишком много времени, юная женщина вдруг хватает мою руку и сама нетерпеливо кладет ее себе между ног. Мой безымянный палец невзначай попадает в область горячей влаги, но я не даю ему там освоиться, вовсе убираю руку, приподнимаюсь над юной женщиной и трогаю ее за колени. Ее глаза полуприкрыты, опущены вниз, когда она, помогая себе локтями и пятками, переворачивается на спину и, чуть разведя колени, предоставляет дальнейшее мне…
Это была ее ошибка, и, собственно говоря, на этом можно было бы и поставить точку, потому что психология кончилась, истина обозначилась слишком явно – и остальное было лишь вопросом техники. Но в том-то и дело, что я всегда старался искать там, где, по общему мнению, ничего не было. Загвоздки на ровном месте – это мое хобби. Правда, в моей жизни были две-три встречи, когда женщины задавали мне в постели такие головоломки, что у меня, как говорится, крыша ехала, не говоря обо всем остальном – но то были прирожденные психопатки, садомазохистки и гетеры. Сексуальная же психология нормального человека проста, как табуретка. Ну а я не то чтобы развлекался из сластолюбия – нет, скорее из свойственной мне исследовательской жилки. Как-никак я занимаюсь бизнесом, а там без знания человеческой психологии делать нечего.
