I
Стоял ясный апрельский день. Я сидел на раскладном туристическом кресле в метре от медленно несущей свои невеликие воды лесной речки. Снег почти весь растаял, но кое-где небольшими островками виднелся между деревьями. На противоположном берегу над рекой нависал густой смешанный лес, и точно такой же высился за моей спиной. Ветра не было, деревья пребывали в спокойной дремоте, в голубом небе надо мной беззвучно и неторопливо плыли белоснежные облака, отражающиеся в зеркальной глади неспешно текущей реки.
Было настолько тепло, что я расстегнул куртку и снял шапку, положив ее на высокий пень, торчащий рядом и используемый мной в качестве столика. Здесь на берегу настолько тепло, что и вода кажется нехолодной, но стоит сунуть в воду руку, как разом поймешь, насколько она студена. Лесная тропа, начинавшаяся за моей спиной, прямой линией бежала через лес и метров через тридцать упиралась в лесную избушку, эдакий приземистый бревенчатый домик с мшистой крышей.
Вытянув перед собой скрещенные ноги в теплых штанах и сапогах, откинувшись на спинку кресла, я держал черную телескопическую удочку, дугой простирающуюся почти на треть ширины реки, и глядел на оранжевый поплавок, проплывающий в спокойной воде по течению мимо меня. Кончик удочки нависал над самой водой. Через некоторое время леска натянулась, поплавок споткнулся, дернулся, накренился, стал заворачивать к берегу. И дело было вовсе не в рыбной поклевке, а в длине лески. Я лениво понаблюдал за этим процессом, потом вскинул удочку, выдернув из воды подводную снасть, представлявшую собой леску с насаженными на ней двумя грузилами и крючком с опарышем, перекинул ее обратно вверх по течению в исходное положение, с которого поплавок, снова погрузившийся наполовину в воду, начал свой очередной спуск по реке. Эта процедура происходила уже немало раз, но я не устал, сидел и думал о своем, глядя в темную торфяную воду цвета крепко заваренного черного чая.
На потемневшей поверхности пенька рядом возле шапки располагалась полупрозрачная пластиковая коробочка с энергично шевелящимися внутри нее опарышами, стремящимися найти выход и обрести свободу, а также запасные крючки и поплавок. Возле пенька на земле стояло пластиковое зеленое десятилитровое ведерко с водой, в которой плавали пойманные мною за последний час пять плотвичек. Рыбины были средней величины и для ухи вполне подходили. Плотва клевала с равномерным интервалом, словно подавалась по конвейеру. Я решил, что поймаю еще столько же и пойду домой.
Я никогда не был заядлым рыболовом. Как-то пораньше, несколько лет назад, пара приятелей звали меня на зимнюю рыбалку. Они наперебой расхваливали зимний вариант рыбной ловли, но стоило мне представить, как я плетусь со снастью по заснеженному льду за тридевять земель, чтобы потом несколько часов сидеть в холодину на предоставленной всем ветрам снежной равнине, желание последовать за заядлыми рыбаками половить рыбки в зимний период мгновенно угасало. Другое дело – летний вариант рыбалки. Такое я еще мог себе позволить, поэтому и сидел сейчас у реки с удочкой наперевес.
Я вдыхал свежий лесной воздух, и мне было так спокойно и хорошо, что сейчас я ни за что и никому не позволил бы нарушить мое умиротворенное состояние. Вокруг на несколько километров не было ни души. Я это знал, потому что сам этого хотел и мысленно очертил границу, за которую не зайдет и не заедет ни один человек. На зверей это ограничение я не стал распространять, поскольку этих живых существ четко отделял от людей и не ждал от них ничего плохого. Впрочем, они и сами не стали бы предпринимать ничего опасного для меня, так как своим звериным чутьем чувствовали, надо ли обходить меня стороной либо подойти, издали с любопытством глянуть и неприметно исчезнуть в чаще. Что касается людей, то они зачастую не так понятливы, и на них пришлось бы отвлекаться. А я этого не хотел, потому что сбежал от суеты. В лес, в чащу, в тишину, к избушке и реке.
Сейчас я мысленно видел, как на расстоянии в нескольких сот метров остановилась медведица с двумя медвежатами. Это была крупная особь. Она вытянула морду в мою сторону, поводя головой из стороны в сторону и принюхиваясь, а медвежата в это время принялись играть друг с другом, бороться и проказничать. Они казались такими маленькими по сравнению со своей матерью. Медведица постояла еще с минуту, потом повернулась и пошла восвояси, а медвежата суетливо последовали за ней.
Здесь, вдали от человеческой активности, в лесу у реки мысли вернули меня к тому предновогоднему, пожалуй, самому важному в моей жизни дню, от которого отделял временной отрезок в несколько месяцев. Словно сейчас, я степенно вышагивал по мерзлой улице Санкт-Петербурга и совершенно не замечал морозного пощипывания щек. Моя душа ликовала, и это волшебным образом передавалось встречным прохожим. Их глаза искали моего взгляда и вспыхивали счастьем, как только с ним пересекались. Скрылся за поворотом дом, ставший отправной точкой моего нового существования, оплотом моего нынешнего бытия. Моховая, двадцать два.
Всего несколько минут назад я получил подтверждение правильности выбранного мною пути. Возникший в овале старинного зеркала лик дал мне соответствующий знак. Когда с моей внешностью произошла чудесная метаморфоза, и мое лицо трансформировалось в приветливо скалящуюся получеловеческую физиономию, я немедленно уловил и понял адресованный мне посыл. Понял правильно.