В десять лет я стала мамой для младшей сестры.
Наша мама не могла ухаживать за ней из-за болезни, поэтому я училась у интернета и медсестер. В первом искала то, о чем ни у кого не решалась спросить, а у вторых получала практические советы. Как правильно держать младенца, чтобы ненароком не уронить или что-нибудь не повредить; как проверять температуру молока и кормить из бутылочки.
Когда маму с сестрой выписали из роддома, я часами сидела, не шевелясь, и пялилась в одну точку. За одной стенкой спала мама, за другой верещала новорожденная сестра. Из-за этого я часто не высыпалась и приходила в школу сонной. Многие уроки пролетали мимо. Каждый день мечтала выспаться и не слышать криков Милы.
Когда мама оклемалась, я наконец смогла выспаться. Помогли жуткая усталость и беруши. Я не жаловалась, а просто делала, что нужно, потому как, кроме меня, у мамы никого не было. Мы держались друг за друга и благодаря этому какое-то время жили счастливо.
Я не просила рожать мне сестру, но все равно полюбила ее. Когда она хватала меня за руки или нос крошечными пальцами, когда смеялась и улыбалась, размахивая ножками, я чувствовала радость и ответственность. Это маленькое существо нуждалось во мне.
Мама работала, воспитывала нас и боролась за жизнь каждый день. Ее здоровье ухудшилось. В этот раз все оказалось серьезнее: мне позвонили с ее номера и сказали, что маму везут в больницу. Больше года я смотрела, как она угасает в палате; смотрела, как Мила суетится возле ее койки: радуется, смеется и улыбается, не подозревая, как маме тяжело.
Однажды мама не проснулась.
Так, в шестнадцать я осталась одна с шестилетней сестрой в съемной квартире, за которую нечем платить.
* * *
С похоронами мне помогает соцработница. Кажется, она представилась и даже носит бейдж с именем, но я его не запомнила. Слишком много хлопот навалилось: нужно подобрать последний наряд для мамы.
Хоть я ничего не знаю о детских домах, не хочется даже думать о разлуке с сестрой. Беру мамин телефон и пролистываю список вызовов: большинство номеров не сохранено и глядят с экрана бело-красными полосками. Один из них попадается чаще остальных. Что это? Кому мама так часто звонила в последний месяц? И кто звонил ей?
Вздрагиваю.
Неужели папа?..
Руки дрожат, смартфон едва не падает на пол. Успокаиваю сердцебиение, отсчитываю три секунды и жму на вызов.
– Да? – звучит мужской голос.
– Кто это? – вырывается у меня. – Вы звонили моей маме… и она вам звонила. Часто. Кто вы?
Молчание.
– Алло? – стискиваю телефон.
Ладони потеют, в горле сухо, как в пустыне.
– Вера? Ты?
– Да.
– Меня зовут Тихон.
Сердце ухает в живот, а потом меня отпускает. Не папа, его звали по-другому.
– Я твой дядя.
– Что…
Мама не общалась с родными, редко о них упоминала, а когда разговор касался семейных уз, она вскользь бросала: «У меня нет семьи. Больше не спрашивайте об этом».
– Как… – ничего более вразумительного с языка не сходит.
– Я уже в пути.
– Куда?..
– Надя попросила меня присмотреть за вами. Я знаю о Миле. Поэтому не волнуйся, я скоро буду в городе.
Мне должно стать легче, но каждая мышца плеч и спины напрягается. Вытираю ладони о штаны, перехватывая смартфон, и говорю:
– Почему я должна тебе поверить? Вдруг ты какой-нибудь мошенник или преступник?
– У меня есть аудиосообщения твоей мамы. Я дам тебе их прослушать, когда встретимся.
В груди колет. Прикладываю руку, хоть и знаю, что это не уймет боль.
Кошусь на закрытую дверь. Я до сих пор не сказала сестре правду. Мила играет в комнате на планшете, смеется. И что мне с ней делать?
Не успеваю высказаться, как дядя продолжает:
– Я заслужу ваше с Милой доверие, Вера. Извини, не могу говорить. Дождитесь меня, ладно?
И вешает трубку.
Опускаю телефон, вслушиваясь в тишину и вглядываясь в экран. Выходит, даже перед смертью у мамы появились тайны, в которые она меня не посвящала. Вытираю подступившие слезы, пока они не скатились по щекам и не оставили заметный след.
Не время поддаваться чувствам. Нужно думать о крыше над головой и новой семье. Можно ли доверять «дяде», о котором узнаёшь впервые за шестнадцать лет? А вдруг это не дядя, а папа Милы, например? И что, если он удочерит ее, а меня отправит в детский дом? Как же плохо, что мне еще нет восемнадцати!
Из спальни доносятся громкие звуки. Мила включила телевизор и смотрит мультики. Взъерошиваю длинные растрепанные волосы и собираю их в хвост на затылке. Я договорилась с соседкой, что она заберет сестру к себе на время похорон. Кладбище – не место для ребенка.
Провожу руками по лицу, шумно выдыхаю. Отвожу ладони и замечаю, как дрожат от нервов пальцы. Мама учила меня быть сильной и всякий раз добавляла: «Ради сестры». Я разделила с мамой воспитание Милы и не виню ее. Она тяжело болела, боролась, и у нее получилось. Мы были счастливы, пусть и недолго. А потом случился рецидив…
– Вела-Вела-Вела!
Прихожу в себя от похлопываний по плечу. Сестра стоит рядом.
– Чего тебе?
– А дай шоколадку!
– Сначала ужин.
– Ну да-ай! – капризничает Мила, строя глазки.
