Иллюстрация Григория Родственникова
Часть 1. Заяц
Жил-был Заяц, та ещё скотина, весь лес в лапе держал: над ежом измывался, иголки выдёргивал; ворону до слёз довёл, у той два пера всего и осталось. Не жизнь в лесу, а ад.
За глаза Зайца называли Свирепый Димон, при встрече – Зая, про себя добавляли Злой. Хотя сорока растрепала, что ангел он, но когда с небес спускался что-то пошло не так, в общем, реинкарнация дала сбой и на Земле появилась нового вида зверюга. Сорока, конечно, та ещё пройдоха, но на ровном месте болтать не будет.
А недавно на окраины леса белки углядели человека. Свирепому, естественно, сразу же об этом доложили, и то, что в контакт с неизвестным войти не удалось, как оба лесных попугая ни старались, и то, что человек по-русски ни бе, ни ме, ни кукареку. Грибы собирать тоже не умеет, подходит, гладит, фотографирует и дальше по лесу топает, насвистывая мотив до боли всем знакомый, вот только песню никто вспомнить не может. Попросили дятла для Зайца на дубе простучать. Димон послушал, ухо почесал и перевёл с иноземного, на родимый:
К оружию, друзья!
К оружию, друзья!
К оружию, друзья!
Вставайте все в строй,
Пора, пора!
Вставайте все в строй,
Пора, пора!
Вставайте все в строй,
Пора, пора!
Крови гнилой
Омыть наши поля.
Перевести-то перевёл, только никто из зверей всё равно ничего не понял, кроме ежа. Тот ощетинился, иголки какие остались, сбросил, и с криком: «Караул! Французы!» – дал дёру в соседний лес.
Заяц встал, оглядел столпившихся у своей норы зверей, вздохнул и молвил:
– В 1812 году, если кто не знает, мимо леса нашего французы обозом проходили. Шли войной на Москву. В общем, зверьё побили, лес пожгли. А так как в природе, мире, во вселенной и в целом (Заяц был очень начитанным) всё всегда идёт и движется по кругу, то есть повторяется с периодичностью… – тут Димон выдержал паузу, так как всё же был зайцем, а калькулятора в лесу не было, – в 210 лет.
Звери мало что поняли, поэтому Свирепому пришлось собраться и всю свою начитанность вложить в одну фразу:
– Это война, братцы!
Паника, конечно, началась, вой, да скулёж. Лишь медведь почесал, то, что они обычно чешут, и спокойно пробасил:
– Чего слюни распустили? Он же один пришёл.
Белки сразу успокоились, из дупла вылезли и закивали, но не в унисон, потому у всех зверей на поляне голова закружилась, даже у медведя. Потом Заяц к косолапому подошёл, обнял, роста-то они одного, и говорит:
– Иди Миша и Франсуа (других имён французских он не знал) прогони.
И Миша пошёл. Под крики радости, ибо нет лучшего праздника в лесу, окромя послать на бой героя, но самому таковым не оказаться.
Долго идти не пришлось. Оказалось, французик через три поляны под кустом малины спал.
– Эй, вставай! Вставай и выходи на бой! – отважно крикнул Миша, особо не задумываясь о последствиях. – Ужо я тебя сейчас… – медведь стушевался, вспоминая Свирепого наказ, но собрал мысли в кучку, и со всей дури проревел: – Отведай силушки медвежьей. Не топтать тебе больше землю русскую. Не есть малины… – далее медвежий бас кончается и начинается чавканье, от оного спящий в себя и пришёл, если что, и спросонья поинтересовался:
– Чего изволите, любезнейший?!
Тут бы Мише вдарить врагу промеж глаз наглых, но нет же, он продолжил уничтожать малину, очень-очень вкусную, кстати, ибо лесная ягода очень полезна, кто пробовал, тот поймёт, даже если не медведь.
Не стал Франсуа медведя отвлекать, встал и дальше побрёл.
А на поляне в это время опять паника. Сове сослепу показалось, что иностранец Мишу съел. Сама она того не видела, но чавканье стояло на всю поляну. Знать иноверец силу имеет и дюже прожорлив.
Заяц осмотрелся, другое ухо почесал и волков к себе подманил. Те подошли, оскалились.
