1919 год от Рождества Христова, декабрь
Священное королевство Рейнмарк, город Марбах
Каждую осень с приходом дождей Смолокурная улица превращалась в непроходимое болото. Когда очередной бедолага оставлял в липкой глине обувь, из окон выглядывали зеваки – поглазеть, как он будет сыпать проклятиями, прыгая на одной ноге. 1919 год – Гретель Блок тогда исполнилось двадцать четыре – выдался особенно дождливым, и кое-кто из старожилов начал поговаривать, что все закончится очередным разливом Зальц-Ахена. Преподобный Дельбрук не упустил случая напомнить, что стихийные бедствия посылаются людям в наказание за грехи, и призвал прихожан активнее покупать индульгенции. Река, впрочем, так и не разлилась. А в ночь с тридцатого ноября на первое декабря ударил мороз, сковав русло Зальц-Ахена, а заодно и хлюпающее месиво, уже три месяца досаждавшее обитателям Смолокурной улицы. Снег шел не переставая, преобразив мрачноватые окраины, как пудра преображает лицо трупа.
Рано утром безмолвие улицы было нарушено урчанием мотора. И хотя водитель сбросил скорость до минимальной, серый готлибваген нещадно качался и подпрыгивал на колдобинах, припорошенных снегом. Машина остановилась возле последнего дома на Смолокурной. Дальше начинался пустырь, сейчас будто бы залитый жидким серебром. Заснеженная пустошь, над которой этим утром висела странная синеватая дымка, упиралась в щербатую стену Либкухенвальда. Древний лес, о котором ходило множество пугающих слухов, сейчас не казался зловещим или неприветливым. Впрочем, тех жителей Марбаха, у кого Либкухенвальд забрал ребенка, этот зимний наряд не смог бы обмануть. Погребальные саваны, как известно, тоже белого цвета.
Мотор замолчал, и на рабочей окраине вновь воцарилась тишина. Распахнув дверцу, из машины вышел высокий мужчина в черном пальто, шляпе и длинном шарфе. Его элегантные лакированные туфли явно не предназначались для прогулок по улицам наподобие Смолокурной: сделав шаг, молодой франт по колено провалился в снег. Чертыхнувшись, он подобрал полы пальто и побрел к дому.
На двери не было кнокера, и гость постучал кулаком. Спустя полминуты створка приоткрылась, и на пороге возникла худощавая светловолосая фройляйн. Взгляд ее голубых глаз был прямым, выражение лица – не слишком приветливым. Посмотрев на молодого человека, она привстала на цыпочки и бросила взгляд ему через плечо, на припаркованный у дома готлибваген.
– Здравствуйте, – сказала она наконец. – Чем обязана?
– Здравствуйте! – Гость приподнял шляпу. – Меня зовут Конрад Ленц, я работаю в газете «Королевские ведомости». А вы, наверное, Гретель Блок?
– Да, это я. – Девушка поморщилась. – И мне придется вас огорчить. Я не общаюсь с журналистами.
– Раньше общались. – Ленц улыбнулся так, словно Гретель только что пригласила его войти и отведать свежеиспеченного штруделя.
Улыбка у журналиста была открытая и располагающая, и девушка подумала, что он, вероятно, репетировал ее перед зеркалом.
– Раньше общалась и пожалела об этом, – сказала Гретель, закрывая дверь. – До свидания!
– Подождите. – Ленц придержал створку. – Речь не о какой-то идиотской статье, за которую заплатят пару монет! Речь о книге! Если мы с вами договоримся, гарантирую, что на этот дом прольется дождь из королевских марок!
– Что-то я сомневаюсь, – буркнула Гретель, пытаясь закрыть дверь.
Ленц створку не пускал, при этом с его лица не сходила профессиональная улыбка.
– А вы поверьте! Я понимаю, журналисты попортили вам немало крови. Из-за статеек, которые печатали, в том числе и в моей газете, у вас были проблемы. Но я пришел к вам не как журналист.
– А как кто? – фыркнула Гретель. – Как разносчик молока? Что-то я не вижу бутылок!
– Как писатель. И да будет вам известно, первая книга принесла мне гонорар в миллион королевских марок.
– Вранье. – Гретель перестала давить на дверь.
– Вам показать выписку с банковского счета? – Ленц усмехнулся. – Я, в принципе, могу. Хотя хочется верить, что мои честные глаза служат достаточной гарантией!
Гретель колебалась. Ей не хотелось ворошить прошлое, но Ленц назвал невероятную по меркам Марбаха сумму.
– Из-за таких, как вы, я стала посмешищем в собственном городе. Вы знаете, что меня считают сумасшедшей?
– Я не могу отвечать за действия своих коллег. У вас личные счеты с газетчиками, но, повторюсь, я пришел сюда не как журналист.
Гретель ничего не ответила, лишь поджала губы.
– Ну что вы теряете, в конце концов? – развел руками Ленц. – Все, что я прошу у вас для начала, – это разговор. Если вам не понравится мое предложение, пошлете меня ко всем чертям! Кстати… какая кондитерская лучшая в городе?
– «Марбахские сласти». – Гретель приподняла одну бровь. – А что?
– Там подают глинтвейн?
– Разумеется.
– Я угощу вас глинтвейном и десертом. А вы меня выслушаете.
– И если я решу, что ваше предложение мне неинтересно, вы оставите меня в покое?
– Клянусь честью! – воскликнул Ленц и, оглядевшись, добавил: – Фройляйн Блок, только гляньте, какое чудесное утро! Грех сидеть в четырех стенах, когда приятный молодой человек предлагает вам прогулку, глинтвейн и десерт!
